Губы Вари сжались в нитку. Видимо, даже ее богатый словарно-матерный запас не мог передать все эмоции, которые вызвал мой рассказ.
— Твой Громов бы смог, — в конце концов, заводя двигатель, выдала она.
— Он, да, — чтобы снова не разреветься, я отвернулась к окну.
Как раз сегодня Макс должен был вернуться в Питер. В этот раз не на пару дней, а аж на две недели. Еще недавно мы планировали на них отморозить носы, катаясь на лыжах, и упиться глинтвейном до первых признаков цирроза печени. Эти планы были такими реальными и близкими… тогда, что, казалось, ничто не сможет им помешать.
— Думаешь, все так закончится? — остановившись у светофора, подруга сжала мою ладонь.
— Я больше не хочу думать. Не хочу вспоминать и надеяться. Если он так просто отказался от нас, возможно, никаких "нас" и не было, а я все эти месяцы жила лишь иллюзией.
— О-го-го, подруга, полегче! Я таких влюбленных кроликов как вы еще не встречала, — Варя как обычно верила в меня больше, чем я сама.
— Тогда, возможно, для одного из кроликов пришла пора свесить лапки и ждать.
Быстрый пытливый взгляд ожег мне щеку.
— И ты ждешь?
Правильным ответом было "нет". "Да" сказала бы какая-нибудь дура из сопливой любовной драмы. Но за пять дней слез и мытарств моя вера только усилилась. Количество счастливых часов вместе, температура наших поцелуев и теснота объятий были сильнее всех страхов.
Жизнь ничему меня не научила. Все падения прошли даром. Мой разум видел одно, но сердце чувствовало другое, и это чувство было важнее.
— Жду.
* * *
Максим
Дни после сотрясения пронеслись как японский экспресс. Утром я глотал обезболивающее. Днем все куда-то спешил, то на тренировку, то на самолет. Вечером падал в кровать и засыпал сном мертвых.
Примерно такой же график много лет был у меня в Канаде. Там я не жаловался. Это была сбывшаяся мечта любого юниора, и оставалось лишь закатывать шайбы. Здесь снова вернуться к прежнему режиму оказалось как сесть на сухой паек после нескольких месяцев непрекращающейся масленицы.
Душа и тело не хотели, но их никто не спрашивал. Двойными нагрузками я день за днем вытравливал из себя мысли о прошлом. Конев с Клюевым смотрели на меня в тренажерном зале как на психа. Клубный медик, не закрывая рта, ворчал об опасности и последствиях. Но я продолжал: бегал до седьмого пота, брался за веса, к которым раньше и не подходил, выкладывался на льду на двести процентов.
Убиваться в зале и на арене было легче, чем оставаться с собой один на один и думать. Гантели не задавали вопросов, шайба забирала все внимание на себя. Идеальные спутники для того, кто свою компанию потерял.
О Майе я не вспоминал. Она мне не снилась, ее имя не вылетало изо рта, когда какая-нибудь бойкая фанатка просила автограф и совала в карман записку со своим телефоном. Мозг словно блокировал любое упоминание о ней. Вероятно, тогда на площадке я приложился о бортик нужной стороной головы.
Образ жизни из "нормального человеческого" превратился в "терпимый". Без трагизма, желания нажраться вдупель и прочего драматического бреда. Игра от матча к матчу удавалась все лучше. Мешало нормально существовать лишь одно. Все что я понял о себе спустя неделю: за один день можно изменить жизнь, но нельзя — привычки.
Самой сложной и неистребимой оказалась привычка петлять по дороге домой. Петлял я в сторону странного кирпичного дома недалеко от поселка.
В первый раз это случилось на следующий день после больницы. Я даже не успел ни о чем подумать, как, упахавшись на тренировке, свернул в сторону Майи.
Второй раз я оказался там после недели выездных матчей. В кой-то веки решившись поехать в аэропорт на своей машине, а не на такси, я среди ночи затормозил у знакомого подъезда. Позади был самолет и три победы в трех играх. Впереди сон в гордом одиночестве на широкой, способной вместить троих кровати. А я, голодный и уставший, как идиот пялился в окна на четвертом этаже и сжимал руль так, будто хотел его раздавить.
Третий раз привычка забросила меня туда спустя еще пару дней.
В занавешенных тонким тюлем окнах горел свет. В одной из комнат, устроившись по-турецки на подоконнике, с книжкой в руках сидел ребенок. В другой, которая у нас была спальней, мелькали незнакомые силуэты мужчины и женщины. Они о чем-то разговаривали, активно махали руками, обнимались и отдалялись.
Совсем как мы, когда спорили о Майиной дурацкой работе и моих дополнительных тренировках. Воинственно настроенные, ни капельки не равнодушные и готовые горло сорвать лишь бы только уберечь другого от беды.
Нужно было что-то делать с моей неправильной привычкой. В квартире, которую за несколько последних месяцев я уже начал считать своей, теперь жили другие. Мне нечего было делать под ее окнами, не стоило травить душу надеждой когда-нибудь увидеть за прозрачной занавеской знакомую фигуру.
Обман вскрылся, я собственными глазами видел, что моя женщина никогда не была моей. Однако каждый раз руки исправно выкручивали руль в сторону от дома. Нога жала на газ, и лишь на месте, в пятый, шестой… десятый раз, я понимал, что привычку не победить.
Меня тянуло к Майе, вело как привязанного. В начале к маленькой девочке с тонкими косичками, которую хотелось оберегать. Потом к молодой женщине, от которой сносило мозг. Девять лет назад, теперь — связь не ослабевала.
Пчелка все же оставила у меня под грудиной свое ядовитое жало, приручила и теперь… Казалось, что все хорошо и жизнь продолжается, но внутри саднило, разъедало непривычной горечью и до чертиков хотелось забыть все, чтобы снова поддаться искушению.
Одну из последних игр перед плей-офф мы позорно слили. На календаре был двенадцатый день после сотрясения, за окном гостиницы шумел ночной Минск, а внутри номера на гостевом диване третий час плевал в потолок я.
Кровать была занята. На ней, скрутившись калачиком, спала Инга. По-хорошему, стоило снять для нее номер и не насиловать спину неудобным сиденьем, но к десяти вечера, когда моя бывшая решила пожаловать в гости, все отдельные номера оказались заняты.
Можно было подселить Ингу в экономичную "двушку" к какой-нибудь случайной туристке, но гребанное воспитание с совестью дружно высказались против.
А ведь вечер начинался спокойно, без сюрпризов. Ни о каком визите я даже не догадывался. Молча, поужинал с капитаном в ресторане гостиницы, битый час просидел перед телевизором, щелкая кнопками пульта, и уже собирался отправиться спать.
Звонок в дверь застал как раз, когда зад оторвался от дивана. Ждать в такой час мне было некого, но сердце екнуло. Как оказалось, напрасно.
— Привет, — одетая как обычно, словно на подиум, Инга улыбнулась с порога голливудской улыбкой. — Впустишь меня?
Первым порывом было сказать "нет" и захлопнуть дверь, но воспитание уже тогда подставило первую подножку.
