— Это моя вина! — вмешалась она.
— Нет, моя, — возразил Энеас. — Я думал остаться в стороне и позволить принцессе Бриони сделать то, что ей нужно. Но мне не следовало скрывать лицо от подданных моего отца. Прошу у вас прощения.
После слов принца все калликане немного расслабились. Некоторые даже кивали и улыбались, садясь на место, как будто всё происходящее оказалось шуткой, которая их очень позабавила, пусть и чуточку напугала.
— Вы очень добры, принц Энеас, очень добры, — Доломит обеспокоенно переводил взгляд с девушки на молодого человека и обратно. — Разумеется, мы сделаем всё, о чем нас попросит принцесса, ваше высочество.
У Бриони заныло под ложечкой. Приведя Энеаса, она поставила калликан в положение, когда они вынуждены согласиться выполнить любое её указание. Да, так можно добиться того, чего хочешь, но настоящих союзников так не обретёшь.
— Я скажу вам со всей возможной искренностью, — обратилась она к Доломиту и остальным калликанам, — я попросила принца сопровождать меня только потому, что он — один из немногочисленных моих друзей здесь, в Сиане, а я не могла покинуть дворец без эскорта.
— Но ведь во дворце, конечно, не считают, будто мы можем представлять угрозу для благородной дамы? — проскрипел один особенно сморщенный старичок, сидевший рядом с Доломитом. Это предположение как будто даже казалось ему лестным.
— Я уверена, что вы представляли бы серьёзную угрозу для всякого врага Сиана, — ответила Бриони. — Но не вашего народа я опасалась. Один из моих соотечественников подвергся нападению на улицах Тессиса совсем недавно, и мои друзья не хотят, чтобы я выходила в одиночку даже в город.
— А кто может стать для молодой леди лучшим спутником, чем наш славный принц? — кивнул Доломит. — Позор нам за то, что не узнали вас, принц Энеас.
— А я должен был дать вам себя узнать незамедлительно, верховный хранитель Доломит, но я рад, что мы наконец встретились. Я слышал о вас довольно хорошего, и от людей, которым доверяю.
— Ваше высочество чересчур любезны, — Доломит, казалось, сейчас от гордости раздуется и закурлыкает, как лягушка в весеннем ручье.
Бриони наконец, впервые за весь разговор, свободно выдохнула. Несмотря на ошибки, это препятствие они преодолели.
— Не стану долее тратить зря ваше время, верховный хранитель, — произнесла она. — Вот о чём я пришла попросить. Пожалуйста, покажите мне ваш самый старинный барабан.
— Барабан? — улыбка Доломита таяла на глазах, уступая место неподдельному удивлению и растерянности. — Наш старинный… барабан?
— Это всё, что я знаю. Мне наказала… некая важная персона — попросить об этом.
Тишину снова развеяли шёпот и бормотание переговаривающихся между собой калликан, включая и сидевших в первом ряду, и по общему тону голосов становилось понятно, что они просто сбиты с толку. Внезапно сухонький морщинистый старичок рядом с главой хранителей начал возбуждённо и суетливо перебирать пальцами.
— Ох, чтоб меня эскарпировало, что мне только пришло в голову, — начал он и так сдвинул брови, что его лицо скукожилось и почти исчезло за бородой. — Но нет, это ж глупость!.. Это ж не может… Или может?
— Во имя Старейшего из Старейших! — рявкнул Доломит. — Уж будь так добр, Церуссит, поделись с нами своей догадкой!
— Просто… я тут подумал… — старый калликанин ещё быстрее засучил пальцами у своего лица, отчего стал похож на речную ильную рыбу; потом заметил, что делает, и остановился. — Это… возможно, она имеет в виду… этот барабан… может, это… гулкамень?
При этих словах затихли последние шепотки и в зале воцарилась полная тишина. На Бриони обратились изумлённые взгляды всех собравшихся.
“Даже богов я могу довести до отчаянья, — мелькнуло у неё в голове. — И что я сделала не так на сей раз?”
Терон Пилигрим с удовлетворением отметил, что дни становятся всё длиннее: даже спустя часы после вечерней трапезы солнце, висевшее в холмах за рекой, оставалось ещё достаточно высоко в небе, окрашивая всю долину Пеллоса в медно-рыжий. Это отлично сочеталось с его планами дойти до Покрова Онсилпии, наиболее важного места паломничества на севере, задолго до начала Празднества Покаяния в день Средины лета — и означало, что его клиенты останутся довольны. Он водил караваны паломников с юности, но до сих пор, несмотря на весь его опыт, обстоятельства могли застать Терона врасплох. Поэтому-то он повёл своих пилигримов далеко к югу от бухты Бренна. Ему вовсе не хотелось связываться с тем безумием, которое, как он слышал, творится в Южном Пределе, осаждённом армией фаэри, — а тамошнюю королевскую семью и вовсе будто ветром развеяло.
Караванщик только закончил ревизию фуража вместе с Авиделем, своим учеником, когда появился мальчишка калеки и объявил:
— Он хочет поговорить с вами.
Терон ругнулся себе под нос и огляделся, высматривая одетую в рубище зловещую фигуру нищего.
“Нет, — поправил он сам себя, — нельзя вот так запросто обзывать нищим человека, заплатившего тебе целый золотой дельфин за то, чтобы пройти с твоим караваном всего лишь часть пути”. Паломник последовал за мальчиком к низкому холму, где, отойдя подальше от всех остальных, стоял, ожидая, калека. Мужчина в капюшоне, надвинутом на потемневшее, замотанное бинтами лицо, которое караванщику так и не удалось разглядеть толком, не выказывал ни малейшего интереса к своим попутчикам — разве что делил с ними тепло костра и пищу, которую все ели из общего котла. Он общался только через мальчишку, и то нечасто, — так что эта просьба о разговоре удивила Терона. Калека, судя по всему, созерцал раскинувшуюся впереди за холмами широкую ленту Пеллоса; вдалеке вол, отсюда казавшийся не больше муравья, ползущего по ветке, тащил баржу вдоль берега реки, а позади, на излучине, покачивались на воде несколько лодчонок — сильверсайдские рыбаки вытаскивали свои сети.
— Приятный вечерок, а? — приблизясь, начал Терон. Ему не терпелось уже закутаться в своё одеяло и воздать должное фляжке вина, припрятанной в дорожном сундучке. Не то чтоб другие путники осудили его за такое, но зато спрятанным не приходится делиться. Ему негде будет наполнить фляжку заново, пока они не доберутся до Покрова Онсилпии, а до него ещё столько дней пути.
Человек в капюшоне взмахом обмотанной бинтами руки подал знак, и мальчик-слуга привстал на цыпочки, слушая его бормотание, а потом спросил:
— Далеко отсюда до Южного Предела?
Паломник нахмурился.
— До Южного Предела? Дней с десяток, если скакать с утра до вечера. А для такой группы, как наша — ну, что-то около месяца. Но, конечно, мы к нему и близко не подойдём.
Сгорбившийся мужчина снова что-то пробормотал, мальчик прислушался и передал Терону:
— Он хочет, чтобы вы отвели его туда.
— Что? — Терон хохотнул. — Я думал, твой хозяин недужен только телом, а не разумом, но вижу, что ошибался! Мы говорили об этом, когда он только присоединился к нам у Онира Плессоса. Этот караван не идёт ни в Южный предел, ни даже в места, с ним граничащие. Собственно, ближе, чем сейчас, мы к нему не подойдём, — он развёл руками. — Если твой господин хочет отправиться туда сам, я, конечно, не буду его останавливать. Я даже помолюсь за него, и ведают боги — он будет нуждаться в их помощи, как и ты, парень. Земли меж нами и Южным пределом кишат не только обычными грабителями и разбойниками, но и кое-кем похуже — и гораздо, — он наклонился к мальчику. — Там гоблины, говорят. Эльфы и боглы. Те, кто украдёт не только твои денежки, но и самую твою душу.
