— Моя леди, вы одна?
Она невесело улыбнулась.
— Как видите. Девушки пошли к соседям, надеются выпросить ещё одно одеяло — их мать и ваша теперь спят на диване внизу, если вы помните.
Ещё бы он не помнил. Как раз приглушённые споры двух тёток, пихающих друг дружку на узком диване, словно два сварливых скелета в слишком тесном гробу, и были той причиной, по которой он снова спал вместе с Пазлом в полном народу королевском замке, к вящему своему неудовольствию.
— Я встретил на рынке брата Окроса. Вы что-нибудь знаете о нём?
Элан поглядела на него непонимающе.
— Что вы имеете в виду? Я знаю, что он пользует Хендона. И знаю, что у него в голове всегда какие-то странные идеи…
— Например?
— Например, о богах — как мне кажется. Я, впрочем, не обращала на него особенного внимания, когда он сидел с нами за столом. Он всё болтал и болтал об алхимии и святых прорицателях. Некоторые его речи казались мне богохульными… — девушка поджала губы. — Но Хендона богохульство никогда не смущало.
— А он… вам не приходилось слышать, что он занимается магией?
Элан покачала головой.
— Нет, но, как уже сказала, я едва знала его. Он и Хендон часто беседовали заполночь, в неурочное время, как если бы Окрос трудился над неким важным полученным от него заданием, делом, которое не ждёт. Однажды по приказу Хендона слугу избили до полусмерти за то, что несчастный потревожил его во время полуденного сна, но с Окросом он всегда был терпелив.
— О чём они говорили?
На Элан сделалось больно смотреть, и Мэтт внезапно осознал, что заставляет девушку вновь переживать то, о чём ей совсем не хотелось бы думать.
— Я… я не могу вспомнить, — наконец произнесла она. — Они никогда не беседовали при мне долго. Хендон уводил его в другую часть замка. Но однажды я слышала, как врач произнёс такие слова… как же он там сказал?.. Это звучало очень странно! Ах да, он сказал Хендону "Завершение начало меняться — теперь оно являет другую истину". Я не могу понять смысла этой фразы.
Тинрайт задумчиво нахмурился.
— Может быть, "отражение", а не "завершение"?
Элан пожала плечами. Мэтт видел, как потемнели её глаза — как бы ему хотелось не заставлять её возвращаться к тому кошмару.
— Может, — проговорила она тихо. — Я не очень хорошо их слышала.
"Отражение начало меняться, — повторил поэт про себя. — Теперь оно являет другую истину".
Если речь и вправду шла о том зеркале, о котором упоминал Броун, фраза эта приобретала жутковатый смысл. И Элан ещё упоминала о богах. А в поэме Мено описывалось, как бессердечная королева принесла в жертву Керниосу чёрного петуха, чтобы проклясть своих врагов. Что же задумал Окрос? Это будет не простая жертва, а некое ведьмовство.
Нужно было сообщить Авину Броуну. А когда он с этим разберётся, его ждёт завшивевшее лоно семьи и заслуженная миска вкуснейшего рагу из угря.
Броун поманил прыщавого юнца, который, прислонившись к стене с вытертым гобеленом, обрезал ногти блестящим ножом — Тинрайт решил, что это, должно быть, какой-то родственник графа, из Лендсенда.
— Принеси-ка мне вина, парень, — велел он и повернулся обратно к Мэтту. — Отлично. Вот тебе несколько медяков за новую информацию, поэт. А теперь разыщи Окроса — в это время дня он ошивается где-то в аптечном огороде, особенно сейчас, когда появилось столько раненых, требующих присмотра. Куда бы он ни пошёл, следуй за ним, но так, чтобы он тебя не видел.
Мэтт Тинрайт так и сел, раскрыв рот.
— Что? — выдавил он наконец. — Что?
— Нечего пялиться на меня, раззявив глотку, трусливый ты идиот, — прорычал Броун. — Ты меня слышал. Проследи за ним! Узнай, что ему нужно! Этот лекаришка может привести тебя к зеркалу!
— Да вы с ума сошли! Он же колдун! Он собирается заклясть кого-то… или… или вызвать демонов! Если уж так сильно желаете шпионить за ним — идите сами. Или пошлите этого прыщавого.
Броун перегнулся через планшет для письма, лежащий у него на коленях; обтянутое дублетом пузо графа буквально заглотило доску, чуть не опрокинув чернильницу.
— Ты что, забыл, что я держу твои крохотные драгоценные стихоплётские колокольчики в кулаке? И что я могу велеть мяснику оторвать их в любой момент?
Тинрайт изо всех сил старался не показать, как ему стало страшно.
— Мне всё равно. Что вы сделаете — донесёте на меня Хендону Толли? Да я просто скажу ему, что вы за ним шпионите. И ваши колокольчики лягут на стол мясника рядом с моими, лорд Броун. Толли тогда убьёт нас обоих — но, по крайней мере, моя душа будет при мне. И демоны не уволокут меня!
Броун долго пристально рассматривал парня, в раздумье двигая губами, полускрытыми пышной бородой, уже почти совсем поседелой. Наконец в волосяной чащобе показалось что-то вроде улыбки.
— А ты всё же откопал в себе крупицу храбрости, Тинрайт. Что ж, это хорошо. Я считаю, не годится мужчине всю жизнь трястись от страха, даже такому никчёмному, как ты. Только что же нам теперь делать? — вдруг Броун выбросил вперёд руку — да с такой скоростью, какой Мэтт от него вовсе не ожидал, — сграбастал воротник его плаща и зажал так, что ещё чуть-чуть — и удавит. — Если я не могу донести на тебя Толли, остаётся разве что самому тебя придушить, — улыбка графа превратилась в кровожадную ухмылку.
— Нххт! Нндх!
Пальцы Броуна и вправду очень больно сдавили шею.
Родственник графа вернулся с вином и остановился в дверях, с интересом наблюдая за развернувшимся действом.
— Если ты бесполезен для меня, поэт, и даже хуже того — опасен, ну, тогда выбор у меня невелик…
— Нхх йх вхм нх псен!
— Хотелось бы верить, мальчишка. Но даже если ты и не опасен для меня, ты всё ещё мне не полезен, и в эти трудные времена — в эти опасные времена — в тебе нет надобности. Однако, если ты продолжишь помогать мне, делая, что я велю, поток золотых крабов и серебряных морских звёзд не иссякнет. Думаю, тебе приятно будет позванивать монетой в кармане, а? Особенно сейчас, когда всё так дорого и еда перепадает так редко? А мне не придётся отрывать тебе башку.
— Йх пмг! Йх пмгу!
— Вот и славно, — Броун отпустил Мэттов ворот и откинулся назад.
Лендсендский малый любезно отступил в сторонку, давая Тинрайту место шлёпнуться на пол и полежать там, хватая ртом воздух.
— Но почему я? — простонал он, наконец с трудом поднимаясь на ноги и потирая ноющую шею. — Я поэт!
— И довольно-таки паршивый, — согласился Броун. — Но разве у меня есть из кого выбирать? Неужто я должен сам хромать по замку? Или, может, послать идиота-племянничка? — он махнул рукой в сторону юнца, опять принявшегося кромсать свои грязные ногти. Тот оторвался от своего занятия и небрежно отсалютовал Тинрайту кинжалом.
