— Эгей, птица! — Баррик выбросил руку в направлении тьмы за дверью, но тут же отдёрнул, чтобы не влезть в неё пальцами. Это была не просто тень — сама пустота, как в чёрной бездне, поглотившей капитана Вансена…
Он почувствовал, как ветер проносится мимо него, дёргает за одежду, за волосы… Раймон успел только начать: "Мой господин, я боюсь…", как мир встал на дыбы и стряхнул обоих парней.
Баррик не мог ни заорать, ни заплакать, не мог думать — лишь всё летел, кувыркаясь, сквозь черноту, сквозь холодное ну-абсолютно-ничего, и ему уже казалось, что так было всегда…
Там пребывала одна пустота, без звука и света, без направления и даже без смысла. Само время покинуло это пространство не-существования, а может, оно и не наступало тут никогда. Тысячи тысяч лет ждал он, чтобы сделать вдох, и ещё тысячу — пока стукнет сердце. Он был жив, но живым не был. Он застрял в нигде — навсегда.
Прошла вечность. Он позабыл всё. Его имя пропало множество лет назад — вместе с воспоминаниями — а всякая цель исчезла ещё и до них задолго. Он дрейфовал в межпространстве, как палый лист, влекомый течением реки, не имея ни воли, ни забот, ни устремлений — кроме того движения, что было придано ему извне. Пустота, насколько он знал это, сама неслась и бурлила, как горный поток, но как он был в ней и происходил из неё, то не ощущал ничего подобного. Он песчинкой лежал на пустынном берегу. Холодной мёртвой звездой поблёскивал в самом дальнем закоулке небес. Мысли едва теплились в нём. Он был… он был…
— Баррик? Баррик, где ты?
Звуки обрушились на его сознание, ошеломительные в своей путаной сложности, — и, разумеется, он не нашёл в них смысла: взрывы треска возникали и пропадали, осколки посланий, образов, намерений, которые ничего не могли значить для листка или камешка, холодной искры, чей свет угас. И всё-таки ощущение дёргало его, подстёгивало. Что же они означали?
— Баррик, куда же ты исчез? Почему ты не поговоришь со мной? Почему ты оставил меня одну?
И тут он подумал кое-о-чём — или почувствовал: бриллиантовую пылинку, танцующую перед глазами, солнечный зайчик… язычок пламени. Яркость наконец придала пустоте форму и указала направления: верх, низ, впереди, сзади… Свет исходил от маленькой тонкой фигурки с тёмными глазами и волосами ещё темнее — почти такими же чёрными, как само Ничто, за исключением одной сияющей пряди, к которой взгляд его устремился сквозь бесконечное небытие. Это была девушка.
— Баррик? Ты нужен мне. Куда ты исчез?
И всё начало возвращаться к принцу, но обрывками, догадками, так что в один миг он решил, что темноволосая — сестра ему, а в другой вспомнилось, что, кажется, наречённая.
“Киннитан?”
Изо всех сил Баррик выкрикнул её имя:
— Киннитан!
— Я так одинока, — плакала она. — Отчего ты не приходишь ко мне более? Почему ты покинул меня?
— Я здесь! — но хотя они находились друг с другом как будто почти рядом, он не мог докричаться до девушки. — Я здесь! Киннитан!
Она словно оставалась по другую сторону толстого волнистого стекла. В этой пустоте они были вдвоём, наедине, но не могли ни коснуться друг друга, ни поговорить.
— Почему? — рыдала девушка. — Почему ты меня оставил?
— Хвала прародителям, — другой голос, другая мысль неожиданно ворвалась в чёрную незаполненность, — я всё искал и искал тебя. И начал думать уже, что ты сгинул в Великом Межмирье…
Было понятно, что Киннитан чувствовала его присутствие не больше, чем видела или слышала Баррика.
Её голос стал таять.
— О Баррик, почему..?
— Идём, — позвал новый голос, мужской. Принц где-то слышал его раньше. — Я помогу тебе, дитя, но пропасть ты должен пересечь сам. Уже мало осталось времени — тебе придётся пройти прямиком сквозь тёмные века…
Теперь Баррик его увидел — огромная светлая фигура на четырёх ногах, на голове — путаница тонких веток, как у молодого деревца. Ах, нет, спохватился он: это же рога. Перед принцем, источая нестерпимо колючее сияние в бесконечной тьме, словно далёкая звезда, почти заслоняя собою Киннитан, стоял величественный белый олень.
— Следуй за мной, — повелел он. Казалось, даже произнесённые им слова мерцают бледно-лавандовым светом. — Следуй за мной — или ты уже возлюбил Ничто?
Что-то вдруг подхватило Баррика, белая молния вознесла его над пустотой и умчала прочь от темноволосой девушки.
— Нет! — он боролся, однако не смог совладать с тянущей его силой. — Киннитан, нет, я здесь! Я здесь!
Но она так и не услышала юношу, а он не смог вырваться. Мгновение — и вот уже девушка всё дальше и дальше, всё глубже уходит в мутную тьму, будто тонет в грязной воде пруда; последний промельк огня в непроглядной черноте — и принц потерял её из виду. Будто сердце вырвалось у Баррика из груди и осталось там, в вечном ничто.
Потом его закружили, сменяя друг друга, жар и холод, и сполохи света, что больно жалили и вызывали дурноту, но тьму рассеять были бессильны. Он падал, он летел, он… он не мог бы сказать, что с ним происходило. Вспышки света замелькали быстрее, лёд и огонь сменялись в бешеном ритме. Скоро Баррика окружили бессловные резкие шипы, стоны, и следом — рёв, как будто весь живой и меняющийся мир разбивался о принца океанскими волнами и мгновенно откатывался назад.
— Я хочу вернуться!.. — но кто бы ни уносил его от темноволосой, он больше не разговаривал с ним — или Баррик больше не мог его слышать. — Киннитан, прости меня…
Внезапно свет и звуки затопили всё вокруг, как вышедшая из берегов река, наводнение чувств захлёстывало мысли, пока принц не утонул в нём, неспособный думать — лишь впитывать и внимать. Безумие окружило его.
Лица, огромные, как горы, — лица гор, извергающие камнепады из пастей, и раздутые лица грозовых туч, плюющихся молниями. Мужчины-ураганы и женщины — огненные столпы; тени, несомые конями, под чьими копытами травой приминаются высокие деревья; самая поверхность земли расколота и разворочена — месиво из новых долин и гор; небо полыхает белым огнём или стреляет искрами, наполняясь падающими звёздами — видение обрушилось на Баррика, оставив его сжиматься в комочек и скулить.
Это была война между богами, битва исполинов и чудовищ, невероятнее и кошмарнее которой не случалось на земле. Воины превращались в животных, смерчи или огненные щиты, сражаясь друг с другом под стенами страннейшего города, похожего на измятую шкуру ежа с иглами из высоченных острых хрустальных башен — они кренились и вибрировали, как будто на них давила вся тяжесть небес. Сначала башни показались Баррику выше любых гор, но в следующий миг он увидел, что они вполне по росту тем, кто бился у их подножия, как защитникам, так и нападающим.
То было неистовое сражение. Тысячи птиц стрелами пикировали с неба, атакуя женщину, состоящую словно из воды, но растущую ввысь и ввысь, поднявшуюся бьющей струёй даже над чёрными башнями. Вспышки ослепляющего света озаряли огромные орды солдат-скелетов, вновь скрывавшихся от глаз, когда угасали последние лучи. Булыжники носились по ветру, словно опавшие листья, змея из скрученных молний обвила и сжала верхушку горы, сбросив её на одну из замковых стен. Разрушенное место мгновенно принялись заделывать рои металлических насекомых, выпускавших струйки пара из каждой щели и сочленения.
