В самом сердце битвы, взирая на ворота, стояли три громадные фигуры — форма их оставалась расплывчатой, смутной даже в самом ярком сиянии, только глаза светились ледяным, ярко-звёздным блеском. Один великан держал огромный молот, выкованный из неизвестного тусклого серого металла, у двух прочих в руках были копья: у одного — двузубое и зелёное, как океан, у другого — чёрное, как вырытая в земле нора.
И Баррик знал, кто эти трое, хотя и страшился признаться в этом — даже себе.
Средняя фигура взметнула в воздух свой молот — и нечто вроде вихря ярких теней хлынуло вперёд и кинулось на стены огромного замка: яростные призраки, и сияющие, и меняющие форму — их совместное свечение было так сильно, что Баррик не мог как следует разглядеть, что происходит. Но в следующий миг ещё более яркий свет начал разгораться подобно восходящему солнцу, и нападающие в беспорядке отступили от стен.
Только двое вышли навстречу захватчикам из осаждённого города, но те бежали пред ними. Один из защитников был окутан сферой жаркого янтарного пламени, второй — ледяного бело-голубого сияния, которое странным образом не терялось рядом с более ярким золотым блеском. Фигуры двух наездников, высоких и гордых, проступали сквозь свечение; у каждого в руке был меч; и невозможно было определить, исходит ли свет от самих всадников, от их клинков или доспехов, но встретившись лицом к лицу с яростными лучами, исходившими от защитников крепости, враги разбегались куда глаза глядят.
Рёв в ушах Баррика стал громче, отдаваясь в черепе буханьем и пульсирующим гулом, будто там бесновался шторм. Сияние жгло глаза, не давая рассмотреть почти ничего. Трое на холме пришпорили коней, направляя их вперёд — чудовищные животные понеслись вниз по склону, даже не касаясь земли копытами. Тёмные всадники вскинули оружие — и словно само небо раскололось над их головами, проливаясь на битву нескончаемой тьмой.
И вдруг все они исчезли — огненные женщины, мужчины-вихри, прекрасные наездники, страшные в своём гневе, битва и все, кто участвовал в ней, — всё прекратилось в один миг и сгинуло. Остался только сам замок — его бледные, опалово мерцающие башни теперь валялись, поверженные, на земле, как деревья после зимней бури, разбитые на куски; их размётанные осколки блестели в грязи и пепле, словно капли расплавленного золота на полу кузни.
Баррику недолго удалось наблюдать их безумную красоту прежде, чем город превратился в руины, но созерцая картину разрушения, он обнаружил, что оплакивает эту потерю всем своим существом.
А потом, без предупреждения, он начал падать. По мере того, как принц стремительно приближался к ним, развалины крепости изменялись: то, что прежде сияло золотом, опалово-зелёным и молочно-белым, поднялось вновь — чёрным и скрученным, то, что раньше просвечивало насквозь, окуталось тенью. Замок, некогда чудо из чудес, превратился теперь во всего лишь пыльную заброшенную паутину — там, где сверкала дождевыми алмазами ажурная ловчая сеть. Он не был больше прекрасен — и всё же оставался красив, хотя и красотой странной.
Тот же самый. И совершенно другой. И Баррик влетел в него, как ветер в колодец.
Не много времени было у принца на то, чтобы понять, что он лежит вниз лицом на ровном полу из полированных плотно пригнанных друг к другу чёрных плит, прежде чем он услышал, как приближаются странные чиркающие звуки, а затем, мгновением позже, различил шелест мягких шагов.
Баррик открыл глаза и столкнулся нос к носу с кошмаром. На него уставились чудовищные морды с бессмысленно вращающимися буркалами и раззявленными клыкастыми пастями. Лишь форма голов отдалённо походила на человеческую. И это было хуже всего.
— Ага, — произнёс голос у принца за спиной — холодный, незнакомый. — Отлично, мои милые. Вы поймали нарушителя границы.
Глава 32 Секреты и недомолвки
"Другое племя фаэри, описанное в книге Ксимандра — трикстеры, во множестве человеческих легенд описываемые как большие любители заключать сделки. Только Ксимандр да ещё несколько учёных заявляют, что им известно что-либо об этом племени, а поелику Ксимандр скончался прежде, чем книга его была кем-либо прочитана, источники сведений его неизвестны, и оттого заключениям его вполне доверять невозможно".
— из “Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда”
— Правду сказать, не такой уж он и странный, — сказал брат Сурьма, проникшийся к пойманному дроу сочувствием. — Язык нашего пленника очень похож на старинные формы из Основ знаний Полевого шпата. Вы, вероятно, не знаете, но Основы начертаны на исключительного качества листах слюды — каждый вырезан из цельного кристалла — и там содержатся истории Древнейших дней, которые вы больше нигде не найдёте…
Вансен кашлянул, вклиниваясь в лекцию молодого и чересчур увлекающегося монаха.
— Это всё очень интересно, Сурьма, но нам нужно знать, что этот парень говорит сейчас.
Послушник покраснел так, что Феррас разглядел это даже в том тусклом свете, который так обожали фандерлинги.
— Мои извинения…
— Просто продолжай, сынок, — подбодрил его Киноварь. — Поговори с пленником, если можешь.
Юный монах повернулся к дрожащему хмурому дроу, по которому было видно, что тот не сомневается — в трапезную его притащили пытать. Два стража-фандерлинга стояли позади мелкого озлобленного бородача, готовые пресечь любую пакость, но Вансен не волновался. Он повидал много допрашиваемых, и этот парень по всем признакам просто бравировал — надолго его напускной храбрости не хватит.
— Спроси его, почему они напали на нас здесь, в нашем доме, — попросил он.
Сурьма издал серию отрывистых глубоких горловых звуков. Некоторые из фандерлингов озадаченно прислушались, как будто уловив нечто знакомое, но для Вансена это был не более чем шум. Дроу со встопорщенной бородёнкой поднял глаза на монаха — в каждой грязной чёрточке лица его читалось возмущение — но ничего не ответил.
— Спроси его, почему они пошли за тёмной леди, — он попытался припомнить, как же называл её Джаир. — Спроси, зачем дроу пошли за Ясаммез. На этот раз вопрос Сурьмы заставил пленника выпучить в изумлении глаза. Затем он всё же что-то буркнул — коротко и явно неохотно — но хотя бы что-то.
Сурьма прочистил горло.
— Он говорит, что… леди Дикобраз — думаю, это имя… что она сокрушит вас. Что она отомстит Живущим-под-солнцем. Я думаю, это верный перевод.
Вансен подавил улыбку. Громкие заявления — их выдают все пленники, которым на деле толком неизвестно, за что они сражаются.
— Я сейчас отойду в дальний конец комнаты, Сурьма, — обратился он к монаху, — а вы с Киноварью расспросите его о том, почему дроу подняли руку на своих братьев — фандерлингов.
Он махнул рукой, будто в раздражении, и отступил. Магистр придвинулся к бородачу поближе, начиная допрос, а Сурьма стал медленно и вдумчиво переводить. Капитан заметил, что Киноварь то и дело схватывает какое-нибудь незнакомое слово и повторяет его, и опять поразился сообразительности магистра.
