— Речь, конечно, о Сиятельнейшем, — вслух сказал он. — Денно и нощно пекусь я о том, как бы получше услужить ему.
Жрец глубокомысленно кивнул.
— Как и все мы, да хранит Повелитель Огня его вечно. Но чем я могу вам помочь?
— Вашей мудростью, — Вэш отхлебнул чая, намеренно растягивая паузу. — И вашим доверием. Потому как я вовсе не хочу, чтобы вы думали, будто я желаю вторгнуться в пределы того, что, безусловно, является вашей и только вашей вотчиной.
— Продолжайте.
— Я подразумеваю ваши взаимоотношения с Сиятельнейшим и то, что вы наставляете его в вопросах служения божественной воле. Я не желаю вмешиваться в столь значимое водительство, и, конечно же, мне не дано постичь до конца и пути бога живого на земле, не говоря уж о бессмертных небесных богах.
Пангиссир почти развеселился:
— Похвально, похвально. И для какой же цели вам требуется моя… мудрость?
— Я буду честен с вами, старый друг. Вот как я докажу вам свою преданность и доверие. Оба мы с вами знаем, что при дворе много таких людей, которые готовы искать и использовать в своих целях любой признак слабости или недоверия к другому министру — донести на него, например, или попросту шантажировать.
— Ох уж эти молодые сановники, — серьёзно кивнул Пангиссир. — Ничего не знают о верности и усердном труде.
— Истинно так. Но вам, посвятившему годы праведному служению, я доверяю распознать разницу между сомнениями в мудрости автарка и простой — и совершенно понятной — заботой о его благополучии.
Пангиссир забавлялся происходящим.
— Вы заинтриговали меня, Вэш. Но в верноподданническом усердии ваша мысль уже простирается куда дальше, чем у любого из нас.
Вэш предупреждающе взмахнул рукой, не желая вступать в состязание в искусстве лести, которое ксисские придворные могли продолжать часами.
— Я жажду лишь процветания Ксиса и исполнения воли богов, особенно могучего Нушаша, кто есть царь над всеми небесами так же, как автарк — повелитель всей земли. И здесь мы подходим к моему вопросу, — он вновь прервался на глоток чая, и впервые почувствовал всю серьёзность задуманного — риск, которому он в действительности подвергал себя. — Куда мы плывём, добрый Пангиссир? Что собирается делать автарк? Почему мы взяли с собой так мало солдат, когда так сильно удалились от нашей могучей армии и направляемся в эту чуждую нам северную страну?
Теперь, когда сомнения были облечены в слова и сказанного было не вернуть, он качнул чашку, заставив чай всколыхнуться маленьким водоворотом, и смотрел, как листья, кружась, складываются в узоры, такие же сложные и прекрасные, как стихи, выведенные изящным почерком. На миг министру представилась совершенно другая жизнь, в которой он отвернулся от власти и богатства и вместо этого проводил дни, намечая чернильными линиями границы меж суетным миром и вечностью, переписывая слова великих поэтов и мыслителей с одной лишь целью — сделать их настолько красивыми, будоражащими душу, настолько истинными, насколько это вообще возможно.
“Но тот Вэш, от которого отреклись бы родители, сейчас бы голодал, — подумал министр, — так что ничего такого мне бы и в голову не пришло”. Тут он осознал, что даже в сей решающий момент ум его занимают посторонние мысли — и удивился этому: “А я действительно старею”.
— Ах да, наше путешествие на север, — первосвященник нахмурился: не в ярости или негодовании, но как человек, которому подбросили интересную задачку. — А что сказал вам Сиятельнейший?
Вэш уже открыл было рот, чтобы произнести “Ничего”, но вовремя одёрнул себя. Это прозвучало бы так, будто автарк его отдалил.
— Разные вещи. Но, боюсь, я не всегда могу понять их: речи нашего господина столь возвышенны, а разумение моё так скромно. Я надеялся, что, возможно, вы могли бы разъяснить мне их смысл полнее.
Пангиссир расплылся в улыбке и кивнул.
“Ах ты, самодовольная ты жаба. Поэтому-то ты и решил стать священником, да? — подумал Вэш. — Чтобы помыкать остальными, утверждая, будто тебе одному известна воля богов”.
— Прежде всего, — начал речь первосвященник, — вы должны понимать, что Сиятельнейший не только правитель, но и учёный. Он отыскал и прочёл книги древних знаний, и самые названия которых известны немногим из образованных людей. Честно признаюсь вам — по пути познания сущности и помыслов богов он прошёл дальше, чем даже я, высший жрец величайшего из них.
Вэш не усомнился в правдивости его слов: Пангиссир никогда не был дураком, но власть любил гораздо более работы учёного.
— И всё это… познание? Каким-то образом оно ведёт нас на север, в промозглую дождливую варварскую страну — но зачем?
— Затем, что Сиятельнейший замыслил план столь дерзкий, столь захватывающий, что даже я едва в силах его постигнуть, — жрец похлопал себя по обширному животу. — И во всем Ксанде, и даже во всем Эйоне, есть лишь одно место, где он может быть осуществлён: замок в жалком государствишке, зовущемся Королевство Пределов. В стране короля язычников Олина.
— Но что это за план, Пангиссир? В чём он заключается?
— Хозяин Великого шатра, наш благословенный автарк, собирается пробудить самих богов от их долгого сна, — священник осушил чашу с чаем и держал её, пока подоспевший раб не принял посудину из его рук. — И стоить это будет всего только жизни северному королю. Ничтожная цена за то, чтобы благость небес сошла на нашу погрязшую в грехах землю, не так ли, дорогой мой первый министр Вэш?
Министр Вэш не знал, что и думать. Пока он медленно поднимался по ступенькам из каюты первосвященника на верхнюю палубу, на него накатила волна усталости, тяжёлая, как само пенное море. Что мог противопоставить такому безумию один человек, тем более человек старый? Конечно, Пангиссир и его жрецы были совершенно довольны безумием автарка — он хватался за их пустые фантазии, как кот за вьющуюся перед ним верёвочку. Не это ли стало причиной беспощадного вторжения в Эйон, так сильно опустошившего казну Ксиса и оставившего стране армию, такую огромную, голодную и опасную, что её приходилось постоянно гнать в сражения, чтобы, вернувшись, она не причинила бед на родине? Но если так, зачем эта внезапная смена действий: сначала дорого им стоившее нападение на Иеросоль, затем этот странный бросок — словно по мановению руки фокусника — к дальним пределам северного континента?
Неужто автарк и жрецы действительно верят, что под замком северного короля в ожидании пробуждения дремлют боги? Или они ищут что-то менее невероятное — какой-нибудь предмет великого могущества или ценности? Но что могло бы так сильно влечь человека, подобного Сулепису? Ведь он уже итак могущественнейший в целом мире владыка. Не разорит ли он Ксис, бросив каждого взрослого мужчину в пасть войны, уничтожив, возможно, целое поколение, для того только, чтобы заполучить себе нечто, в императорских масштабах равнозначное более блестящему мечу или роскошному дому?
“И что же теперь делать мне? Примкнуть к этому безумию или попытаться остановить его? Но даже реши я пойти против автарка, что я могу, кроме как умереть несогласным? Его постоянно охраняют: даже на этом крохотном судёнышке он всегда окружён пробователями, слугами и Леопардами, и даже, волей случая, застань я его в одиночестве, он намного моложе и сильнее меня. Нет, глупо даже думать о том, чтобы первый министр мог в одиночку напасть на автарка, а первая же неудача немедленно обернётся ужаснейшими пытками перед неминуемой казнью, — Вэш вспомнил о судьбе Джеддина, прежнего командира Леопардов, и содрогнулся. — Нет, поспешность в действиях безрассудна…”
