— Смотрю, вы его нашли, — ухмылка Авина Броуна напомнила Тинрайту о зубастых волках и голодных медведях. — Вышел из своего любовного гнёздышка, а?
Мэтт, и без того перепуганный, едва сдержал вскрик ужаса. “Так Броун знает? Нет, не может быть! Наверное, он думает, что у меня в доках было назначено тайное свидание”.
— Не знаю, милорд, — ответил тот стражник, который был не прочь подсобить Тинрайту “упасть” о стенку разок-другой. — Мы просто ждали на улице, которую вы нам назвали.
— Прекрасно. Приходите как-нибудь попозже — получите свою награду за находку. Отличная работа, парни.
— Спасибо, ваша светлость, — поклонился стражник. — Это вечером? Нам прийти вечером?
— Что? — Броун уже задумался о чём-то другом. — Хм, ладно. Что, ваше доверие ко мне не простирается до последня?
— Простирается, ваша светлость. Только… нам нужно всякое, — бледнорожий повернулся к товарищу, и тот согласно кивнул.
— Тогда договорились, — граф махнул рукой, и оба мужчины вышли.
В маленькой комнате надолго воцарилась неуютная тишина — Броун внимательно оглядывал Тинрайта сверху донизу, как мясник, прикидывающий, с чего начать разделку туши. Мэтт, у которого тряслись поджилки, мучительно раздумывал, не играют ли с ним злую шутку. Что, теперь, когда стражи ушли, предполагается, что он попытается сбежать? Не ищет ли Броун повода убить его? Нет, в этом нет смысла. Время, когда лорд-констебль грозил ему расправой, давно миновало, и с тех пор многое изменилось. Авин Броун, фактически, больше не распоряжался в Южном Пределе — Тинрайт знал, что граф потерял должность несколько месяцев назад, и его место занял один из приспешников Толли, жестокий Беркан Худ. В бороде графа Лендсендского сильно прибавилось седины, и выглядел он вроде бы даже ещё более грузным, чем прежде. Но с чего бы ему всё ещё желать зла бедняге Тинрайту?
— Зачем я здесь, мой лорд? — робко подал он голос.
Броун ещё немного поглядел на поэта, а потом склонился вперёд. Его нахмуренные брови, казалось, вот-вот сорвутся с лица и полетят, как два нетопыря. Граф поднял руку и наставил толстый указательный палец на пленника.
— Я. Терпеть. Не могу. Поэтов.
Тинрайт с большим трудом протолкнул в горло слюну.
— Пр-про… простите, — заикаясь, выдавил он. — Я не хотел…
— Заткни пробоину, Тинрайт, — Броун резко хлопнул рукой по столу, да так, что стены комнатёнки содрогнулись.
Мэтт нехотя признался себе, что тонкий, почти девичий взвизг, огласивший каморку, всё-таки, похоже, издал никто иной, как он сам.
— Я всё о тебе знаю, — продолжал гигант. — Мошенник. Подхалим. Бездельник и пустышка. Свои крупицы успеха ты насобирал, примазавшись к тем, кто превзошёл тебя, и большинство из них — люди наподобие Невина Хьюни и его шайки, которые сами те ещё отбросы общества.
Граф нахмурился ещё сильнее; если бы сейчас он сказал Мэтту, что съест его живьём, как злобный великан из сказки, поэт поверил бы, не раздумывая. Но вместо этого правитель Лендсенда заговорил тише, голос его стал глубже и задрожал от ярости, обещая пленнику невообразимые кары.
— Но затем ты явился во дворец. Под стражей. Соучастник преступления, имевшего целью обман королевской семьи. И вместо того, чтобы лишиться башки, как и положено всякому грязному предателю из трущоб, ты получаешь дар, достойный героя — покровительство самой принцессы Бриони и место при дворе. О, как ты, наверное, ликовал в душе.
— Не… не так уж ликовал, мой лорд…
— Заткнись. И как ты отплатил за столь поразительную доброту? Похитил высокородную леди из королевской резиденции и держишь у себя как пленницу! Клянусь Тремя, парень, пыточных дел мастера будут просиживать до поздней ночи, измышляя новые способы содрать с тебя шкуру!
Он знает! Тинрайт не смог сдержаться и разрыдался.
— Клянусь всеми богами, это не так! Она была… она ещё… О, умоляю, лорд Броун, не дайте им пытать меня! Я человек простой. И хотел лишь как лучше. Вы не знаете Элан, она такая хорошая, такая добродетельная, а Толли был так жесток с ней…
В ужасе он осёкся, полагая, что только ухудшил своё положение, обвинив нынешнего повелителя Южного Предела.
— Нет, я… она… вы… — Тинрайт никак не мог придумать, что ещё сказать — его кончина была предрешена и неминуема. И потому он замолчал и только изредка всхлипывал.
Колючая бровь Броуна поползла вверх.
— Толли? Причём тут Толли? Говори, парень, или я сам начну вершить суд здесь и сейчас, и оставлю от тебя ровно столько, чтобы хватило выдохнуть признание перед лордом-протектором.
И Тинрайт заговорил: торопливо, забыв о своём обычном напускном глубокомыслии, спотыкаясь и комкая слова — объяснения и извинения мешались и путались, порой шмякаясь наземь, как овцы, которых гонят вниз по крутой горной тропе. Закончив наконец, он сел, утирая слёзы и сквозь пальцы поглядывая на Броуна, впавшего в молчание и глубокую задумчивость, но продолжавшего при этом гневно хмуриться, как будто он нарочно не давал этому выражению сойти со своего лица, зная, что вскоре оно вновь ему понадобится.
— Ты молод, не так ли? — внезапно спросил граф.
Тинрайту сразу же пришли на ум все его обычные возражения, но он только облизал пересохшие губы и сказал:
— Мне двадцать, мой лорд.
Броун покачал головой:
— Полагаю, некоторые из совершённых тобой ошибок мог в твоём возрасте допустить и я, — он бросил на Тинрайта быстрый взгляд. — Но не похищение Элан м’Кори из замка. Это серьёзное преступление, мальчишка. Это плаха.
Глаза поэта вновь наполнились слезами.
— О боги. Как я вообще до этого дошёл?
— Дурная компания, — живо отозвался Броун. — Водить знакомство с сочинителями и рифмоплётами — всё равно, что якшаться с ворами и безумцами. Что хорошего из этого может выйти? Впрочем, если удастся скрыть историю с госпожой м’Кори, у тебя ещё есть шанс дожить до преклонных лет. Но зная о твоём проступке и скрывая это ради тебя, я беру на себя определённый риск, поскольку таким образом я становлюсь соучастником… — грузный мужчина решительно и печально покачал головой. — Нет, боюсь, я не могу взять на себя такой риск. У меня ведь есть семья, земли, вассалы. Это не будет справедливо…
— О, прошу вас, лорд Броун! — кажется, граф слегка заколебался, склоняясь к проявлению милосердия, и Тинрайт приложил все старания к тому, чтобы слова его звучали любезно и убедительно. — Пожалуйста! Я совершил это всего-навсего, чтобы спасти невинную девушку! Я сделаю для вас что угодно, если вы соблаговолите избавить меня от сей ужасной участи. Сердце моей бедной матушки будет разбито!
Что было, разумеется, совершенной неправдой: Анамезия Тинрайт, пожалуй, испытала бы настоящее удовольствие от того, что сбылись её самые зловещие предсказания.
— Возможно, возможно. Но если я на свой страх и риск отпущу тебя, когда ты виновен — и покрою твоё преступление! — тогда ты должен будешь кое-что для меня сделать.
