— Безмозглая сучка!
Киннитан не сразу поняла, что он говорит по-ксисски, на её родном языке! Девушка поскорее поднесла ладонь к глазам, чтобы прикрыть их от яркого солнца, слепящего даже сквозь дым. Их вытащил человек-без-имени, слуга автарка с ничего не выражающим лицом — не сказать, правда, что сейчас оно ничего не выражало: черты его исказились, превратившись в маску безумной ярости.
— Видишь это? — он схватил Голубя за запястье и шлёпнул кистью мальчика о землю перед носом Киннитан с такой силой, что тот задохнулся от боли, несмотря на то что был почти без сознания. Похититель со всего маху закатил малышу оплеуху, веки Голубя затрепетали, а когда он увидел, кто его держит, медленно раскрылись в ужасе. — Смотри!
Одним движением, молниеносным, как бросок кобры, их мучитель вытянул из-за пояса длинный широкий тесак и рубанул им по руке мальчика. Киннитан услышала влажный чвокающий звук, такой же, с каким под маминым ножом отделялись на семейном столе от тушек рыбьи головы, и на лицо её брызнула кровь. Кончики трёх пальчиков Голубя отлетели прочь. Мальчик завопил — бессловно и так ужасно, что Киннитан подхватила этот крик — тоже заорала, беспомощно, не веря в происходящее.
— В следующий раз я отсеку ему всю руку — и нос! — безымянный человек залепил пленнице такую пощёчину, что девушке показалось, будто он свернул ей челюсть. Пока Голубь катался по доскам, захлёбываясь рыданиями и зажимая ладонью другой руки изувеченные пальцы, с которых на пирс сочилась красная влага, похититель вытащил из кармана тряпицу и грубо, но плотно перевязал мальчику кисть, чтобы уменьшить кровотечение.
— А теперь вставайте, вы, мелкие навозные мухи, и чтобы больше ни звука — и никаких выкрутасов! — он рывком поднял Киннитан на ноги и принялся пинать скулящего Голубя, пока тот, пошатываясь, не выпрямился, весь серый от боли. — Из-за вас двоих нам придётся искать другой корабль!
— Я и не предполагал, что стану королём.
От этих слов Пиннимон Вэш застыл, испуганный и удивлённый. Он не ожидал услышать никого вообще — не то, что такое исключительно странное заявление. Голос принадлежал Олину, разумеется, но с кем северный король мог разговаривать? Автарк всё ещё почивал в своей каюте, и всё-таки создавалось впечатление, что чужеземец беседует с самим Сулеписом. Вэш покрылся холодным потом: если он не смог верно запомнить предыдущие и предугадать каждый последующий шаг автарка, тогда многие из дел, которым сам первый министр уделял время ежедневно (а особенно то, чем он занимался прямо сейчас) были не более чем изощрёнными способами покончить жизнь самоубийством.
От ужаса его затрясло как в лихорадке. Сановник поспешно отполз от дырки, выбранной им для подслушивания, дико озираясь по сторонам, хотя в крохотном чулане никого больше не было и быть не могло. “Дурак! — обругал он сам себя. — Всё, что сейчас важно — то, что происходит по другую сторону глазка!” Действительно ли Олин Эддон говорит с Сулеписом? Как Вэш мог так просчитаться? Всего несколько минут назад он принёс пергамент с утренним докладом к каюте автарка и рабы-телохранители доложили, что Сиятельнейший ещё изволит отдыхать.
Вновь послышался голос Олина:
— Не то чтобы я не годился для этого или страшился ответственности, просто я и представить себе не мог, что так случится. Мой отец Устин — здоровый как бык, мой брат Лорик, наследник, — всего на пару лет старше меня, и я — вечно болеющий, которого лихорадка то и дело надолго приковывала к постели. Врачеватели один за другим сообщали моим отцу и матери, что я едва ли увижу свою двадцатую весну. Они утверждали, что у меня слабая кровь — жертвами этого недуга бывали многие из моего рода…
Олин так долго медлил с продолжением, что наконец Вэш снова приник глазом к дырке — понять, что происходит. Как удачно он нашёл этот чулан — намного менее заметный, чем его предыдущее убежище, откуда он шпионил; правда, старику было непросто втиснуться в узкое пространство, и если бы министр услышал, как кто-то идёт сюда, то не успел бы вылезти достаточно быстро. И всё же он решил, что дело того стоит, особенно если это поможет ему понять, что же собирается предпринять автарк. Те, кто позволял Сулепису преподнести себе сюрприз, редко жили долго — или счастливо. Но если он ошибся и Сулепис обнаружит его здесь, тогда этот чулан станет для него стоячим гробом.
Из своего тайного убежища Вэш по-прежнему ничего не видел, включая и собеседника Олина — если таковой вообще имелся, — так что министр перестал пытаться что-либо рассмотреть и вместо глаза подставил к отверстию ухо. В следующий раз — если он доживёт до следующего раза — надо будет принести ткань потемнее и закрыть дырку изнутри: так вероятность, что его обнаружат, будет куда меньше.
— В любом случае, — наконец снова заговорил Олин, — моя болезнь и здоровье моих отца и брата сводили на нет возможность того, что однажды я сяду на трон. И вместо того, чтобы отдавать всё свободное время участию в турнирах, охотах и прочих атлетических состязаниях, многие часы своей юности я проводил за книгами, в обществе историков и философов. Но не то чтобы я находил что-то неподобающее в обучении самозащите! Я сделал всё, чтобы мои собственные дети были способны, по меньшей мере, хорошо проявить себя в бою…
Да с кем же он там болтает? Автарк уж точно не сумел бы молчать так долго! Может, с Пангиссиром, первосвященником? При одной мысли об этом в министре взыграла бессильная зависть. Или, может, с антиполемархом Думином Хайюзом, командующим солдатами на корабле и военным самого высокого ранга в окружении автарка? Это непременно кто-то из них — ни с кем более иноземный король не стал бы так откровенничать. А может, в плену он просто подвинулся умом — может, Олин разговаривает сам с собой?
— …И множество людей оказались неправы, — произнёс северянин. — Болезнь не укоротила мой век — по крайней мере, пока. Мой отец прожил долгую жизнь, но был сражён апоплексическим ударом, когда услышал, что Лорик на охоте упал с лошади и скорее всего не выживет. Отец, увы, не оправился, однако же и не умер. Как оказалось, ни один из этих сильных мужчин не собирался так легко сдаться смерти.
Для моей матери тогда настали чёрные дни, как, впрочем, и для меня. Отец никогда не уделял мне столько же времени, сколько проводил с Лориком, но так и было должно, поскольку брата моего готовили для роли правителя — кто мог предположить, что боги решат сыграть с нами столь злую шутку? И всё же по-своему отец был добр ко мне, а теперь я был вынужден наблюдать, как они с братом цепляются за жизнь, не в силах вытянуть себя из могилы, куда уже попали одною ногой.
Мой отец умер первым. В замке шёл пир — устроенный Толли, семейством наиболее влиятельным после нашего, которые хотели короновать Лорика несмотря на то, что он лежал без сознания и умирал, а затем от его имени стал бы править Линдон Толли. Мой младший брат Хардис уже был женат на одной из их женщин, так что они искали только способа удерживать меня подальше от трона до того дня, пока не найдут случая посадить туда Хардиса, когда Лорик в конце концов умрёт от своей раны. У нас было достаточно союзников при дворе, чтобы воспротивиться этому, но их всё же едва хватало. В такой патовой ситуации Южный предел прожил почти год.
