— Баррик! — её крики не порождали ни единого звука. — Баррик! Вернись! Не дай им забрать тебя!
Но наконец, прямо перед тем, как паутина теней, в которую превратился её брат, окончательно растворилась во тьме, Баррик открыл глаза и взглянул на неё. И взгляд этот был пуст — совершенно безжизнен и пуст.
Бриони проснулась, задыхаясь от слёз, с чувством, будто самую важную часть её существа отпилили тупым ножом. Долгое время она просто лежала, беспомощно всхлипывая, на кровати. Баррик… неужели она и вправду больше никогда его не увидит? Сон оставил после себя ощущение страшной жути и безнадёжности, как смертный приговор. С ним что-то случилось — что-то нехорошее? А вдруг он…
— О боги, нет! — простонала девушка.
Кое-как она заставила себя подняться. Даже одной мысли о том, что такое возможно, Бриони была не в силах вынести. Эти сны — эти кошмары — они преследовали её, словно хищник — добычу. Неужели ей больше никогда не удастся заснуть без того, чтобы череда ужасных видений не прошла перед нею? Едва переставляя ноги от усталости, принцесса добрела до сундучка, сохранившегося у неё со времён скитаний с театром, в котором были заперты её старая одежда и разная мелочёвка, собранная ею за время путешествия на юг.
Бриони откинула крышку и начала в нём копаться, отбрасывая всё подряд: мальчишеские бриджи, которые она носила, отданные ей буклетики и брошюрки, — сама не зная, что ищет, — пока пальцы не сомкнулись на этом предмете, и она не нащупала хрупкий птичий череп и крошечные сухие цветочки.
С талисманом Лисийи в руках она побрела обратно по утопающей в ночной тьме спальне к кровати и снова легла. Крепко прижав амулет к груди, Бриони постаралась не думать о мёртвых глазах Баррика из сновидения. Одна из девушек тихонько хныкнула во сне — и это было последнее, что принцесса запомнила, прежде чем темнота вновь поглотила её.
Она опять очутилась в лесу, но на сей раз увидела то, за чем гонялась так долго. Это оказалась лисица: подпушек её меха был чёрен, но шерсть вдоль хребта, а также на хвосте и острой мордочке была словно присыпана серебром. Уже припустив вперёд, лиса оглянулась на девушку и обнажила зубы в ухмылке, которая могла, наверное, быть и усталой, но как-то больше казалась насмешливой. Если не считать тонкого рыжего ободка, глаза создания были так же черны, как его брюхо.
Лисица без малейших усилий перескакивала через корни, но Бриони даже во сне не могла передвигаться с такой же текучей грацией. Она, должно быть, споткнулась, потому что вдруг поняла, что падает вперёд, а стволы вокруг обернулись длинными смерчами тьмы. На миг девушке показалось, что на неё снова обрушивается эта ужасная земля, но потом она провалилась сквозь кружащуюся вихрем черноту и очутилась на лесной прогалине. Серебристая лиса больше никуда не убегала — сейчас она сидела, спиной к Бриони, перед древним разрушенным каменным алтарём.
Бриони пошатнулась, пытаясь встать, и упала на колени. Это оказалось удивительно больно для сна: принцесса прочувствовала каждую веточку, каждый камешек, которые впились ей в кожу.
— Кто… Кто ты? — выдохнула она.
Зверь повернулся. На этот раз не осталось никаких сомнений: ухмылка была насмешливой и презрительной.
Лисица покачала головой:
— Я говорила это тогда и повторю сейчас: я беспокоюсь за молодняк.
Она легко вспрыгнула на раскрошившийся алтарь и, опустив мордочку, принюхалась. Вдали громыхнуло.
— Погляди-ка на это, — сказала лисица, и что-то знакомое в её голосе пронзило туман сонных мыслей Бриони. — Так-то люди думают обо мне — так, что мои священные места заброшены даже здесь? Даже в царстве снов?
— Лисийя? — прошептала Бриони. — Это ты?
Но как только она произнесла это имя, то уже не сомневалась, что так всё и есть.
Лиса обернулась; а мгновение спустя чёрно-серебристое животное исчезло, и на алтаре, по-детски болтая шишковатыми босыми ногами, сидела старуха.
— Лисийя Мелана с Серебряной поляны, хотела ты сказать? — поправила она с заметным раздражением. — Мало того, что ты призываешь богиню, а сама не являешься на встречу, так ещё и имя её позабыла…!
— Но… но я тебя не призывала.
— Нет, призывала, и настойчиво, дитя. Три ночи беготни, хотя в первые несколько раз я едва могла тебя слышать. Еле пищала — что твой слепой котёнок! Но этой ночью наконец я услышала тебя достаточно отчётливо, чтобы суметь найти.
Над лесом снова громыхнуло, словно небеса отражали недовольство полубогини.
Бриони никак не могла избавиться от ощущения, что чего-то недопонимает.
— Я… я видела тебя во сне — то есть мне снилось, как я гналась за тобой. По лесу. И по подземным туннелям. Но я не видела тебя прежде, только твой… хвост.
Лисийя оттолкнулась от края алтаря и тяжело спрыгнула на землю; Бриони вся напряглась, испугавшись, что старые костлявые ноги полубогини переломятся, как прутики. Это было так странно: воспринимать всё как происходящее наяву, и знать при этом, что на самом деле спишь! Если не считать лёгкого тумана в голове, похожего на тот, что она ощутила как-то, выпив больше вина, чем следовало, сейчас принцесса чувствовала себя вполне обычно.
— Пойдём со мной, дитя. Сдаётся мне, неважно, почему ты призвала меня. Просто в глубине души ты знала, что тебе требуется моя помощь.
Бриони последовала за полубогиней: за алтарь — и прочь с поляны, под древесную сень. Гром ударил снова, и лёгкий отблеск молнии осветил небо над их головами.
— Вот беспокойный, — заметила Лисийя, но ничего объяснять не стала.
Во многом путешествие через лес для Бриони показалось таким же фантасмагорическим, как и отчаянные попытки добраться до Баррика сквозь осыпающуюся землю, но с другой стороны оно было до безумия обыкновенным. Принцесса ощущала каждый свой шаг, каждый вдох, даже минутную боль, когда оцарапала руку о ствол дуба.
— Где мы? — спросила она наконец.
— Именно сейчас? Или в более общем смысле? — Лисийя шагала довольно быстро, и Бриони приходилось пошевеливаться, чтобы не отстать. — Здесь мы очень близко к землям спящих богов — всех старых богов, которых Горбун погрузил в сон. Ваше племя зовёт его Купиласом, разумеется. Даже мы не всегда звали его Горбуном — так повелось после того, как три брата и их клан искалечили его. Когда Горбун родился, его нарекли Светлосветом — сына зари и лунного сияния — думаю, ты можешь догадаться, почему его считали красивым ребёнком. Неудивительно, что он так сильно возненавидел своих дядьёв за то, что они сотворили с ним — не говоря уж о том, как жестоко они обошлись с остальной его семьёй: обманывали, мучили и даже убивали его родных…
В рассказе возникла небольшая пауза, когда молния на мгновение выбелила небо, но прежде чем Бриони успела задать новый вопрос, Лисийя продолжила говорить, будто угадав его.
— Сейчас мы не на дорогах Горбуна — смертные не могут безопасно пройти по ним, — но наш путь лежит по землям, которые эти дороги пересекают. Понимаешь меня? Дороги принадлежат его прабабке Пустоте, конечно, но она показала внуку, как, путешествуя по ним, остаться невредимым, и из подаренного ему права он извлёк для себя большую пользу.
