— Куда мы идём? — шёпотом поинтересовался Сланец у Кремня, пока тот вёл его по Пастбищной дороге у основания Новых стен, мимо будто какого-то нескончаемого лагеря беженцев, сбившихся в кучи у жалких костерков. Некоторые из них проводили путников взглядами — Сланцу оставалось только надеяться, что и его примут за ребёнка. Он схватил Кремня за руку:
— Назад, в тень, малыш!
Жителям Города фандерлингов было запрещено появляться на поверхности в ночное время — в основном именно из-за него, Сланца, — так что не только цена, назначенная за его голову, но и одно то, что он фандерлинг, грозило мужчине заточением в тюремную клетку в крепости. Так или иначе, если стражники схватят его, он обречён.
"Что я творю? Как я дал себя на это уговорить? Опал с меня шкуру спустит, если узнает!"
Внезапно его посетила жуткая мысль — что, если пока его нет, Опал вернулась в храм? Что он скажет жене? Она же его изничтожит!
“Хотя если к тому моменту, как она узнает, я ещё буду жив, то Опал и стараться не надо — я уж сам попал, как кур в ощип”, - сказал он себе уныло, а вслух повторил свой вопрос мальчику:
— Кремень, куда мы идём?
— Через мост на Торговой улице, повернуть к сторожевой башне и остановиться у пятого фонаря.
— Но откуда ты это знаешь? Кто сказал тебе?
Мальчик посмотрел на Сланца так, будто тот спросил, зачем он втягивает воздух в лёгкие.
— Никто не говорил мне, отец. Я видел это.
Когда они приблизились к мосту, Сланец постарался как можно лучше скрыть лицо ото всех прохожих.
Короткий и крутой мост на Торговой улице оглоблей изгибался над каналом между двумя лагунами Внешнего круга. Там, где канал пересекал топкое поле, спеша соединиться с Северной лагуной, раскинулась небольшая дельта, обычно служившая домом для множества птиц, но в наступившее тяжёлое время, собравшее в замке голодные толпы, большую часть пернатых давно изловили и съели. Факел на мосту погас; небольшой клочок травы и песка с водяными оконцами лежал в безмолвии, практически неразличимый в темноте, даже для острых фандерлингских глаз, рождая ощущение, будто они бредут в пустоте между звёзд.
На противоположном конце моста они сошли с дороги на узкую, едва заметную дорожку, выложенную из грубо обтёсанных горбылей по самой кромке воды. Пройдя по этой ненадёжной тропке, они попали в бледное пятно света покрытого рыбьей кожей фонаря, подвешенного на столбе у края канала. Когда позади остались ещё четыре таких светильника, впереди показался почти необитаемый участок Лагуны скиммеров, однако последний, пятый, выхватывал из темноты не одну только чёрную воду и береговую дорожку: хлипкий мостик из канатов и досок протянулся над тёмной лагуной от лужицы пролитого фонарём света к неясной чернильной тени, помеченной несколькими красноватыми точками-светляками, похожими на мерцающие угли догоревшего костра. Лёгкие волны похлопывали по краю мостика у их ног.
— Зачем мы здесь? — прошептал Сланец. — Откуда ты узнал про это место? Я и шагу дальше не сделаю, пока ты не расскажешь мне хоть что-нибудь, парень.
Кремень поглядел на него — по-рыбьи бледный отсвет лампы выбелил лицо ребёнка. Сланец вдруг ощутил страх — не перед мальчиком, но перед тем, что тот может сказать, и какие перемены сказанное может принести.
Но Кремень только покачал головой:
— Я не могу ответить тебе, отец — я не знаю ответов. Я увидел это место, когда спал, и понял, что мне нужно прийти сюда. Я знаю, что я должен сделать. Тебе придётся поверить мне.
Сланец всмотрелся в маленькое личико — такое знакомое и всё же такое неуловимо чужое.
— Что ж, я доверюсь тебе. Но если я скажу "Уходим", значит, уходим. Понятно?
Мальчик ничего не ответил, но развернулся и ступил на шаткий мостик. Баржа, к которой он вёл, была низкой, но широкой, на палубе теснились хижины и пристройки — так что она больше походила на кладовую, чем на пригодное плавать по морю судно.
Огоньки мерцали в нескольких крошечных окошках, но Кремень без раздумий направился к пятну непроглядной темноты с одной стороны баржи; и к тому времени, как Сланец нагнал его, мальчик успел дважды стукнуть по двери стоявшей там хибары. Дверь со скрипом приоткрылась.
— Чего тебе здесь нужно? — вопросил тихий голос.
— Поговорить с вашим старостой.
— И кто же это хочет говорить с ним?
— Посланец Киё-а-пу.
Сланец непонимающе уставился на мальчика. Киё-а-пу? Что — или кто — это? И что, во имя Старейших Земли, тут происходит?
Дверь отворилась, выпуская в ночь янтарный свет. Сланцу никогда не доводилось видеть кого-то из её племени так близко. Серьёзное лицо девушки походило на лица со старинных барельефов, виденных им в пещерах ниже Города фандерлингов, что никак не укладывалось в голове — в самом деле, зачем бы фандерлингам древности вырезать изображения скиммеров?
Девушка провела их по длинному тёмному коридору. Сланец чувствовал беспрестанное покачивание корабля под ногами — невыносимое ощущение для того, кто всю жизнь опирался на крепкий камень. За ней они вошли в низкую просторную каюту, где вокруг стола, чья высота только подчёркивала, как низко опускается потолок, сидели на полу, поджав ноги с высоко поднятыми коленями, шестеро скиммеров. Когда они повернулись к вошедшим, их большие, широко расставленные глаза и безволосые лица довершили сходство со стайкой лягушек в пруду.
— Мой отец, Турли Длиннопалый, — сообщила девушка Сланцу и Кремню, указав на одного из мужчин. — Он и есть здешний староста нашего народа.
— Что такое, дочь? — Турли, похоже, был раздосадован внезапным вторжением и выглядел почти пристыжённым, будто он и другие скиммеры затевали здесь что-то дурное.
— Он говорит, что пришёл как посланец Киё-а-пу, — ответила девушка. — И не задавай мне новых вопросов, поскольку я ответить не в силах. Пойду, принесу напитки, — она пожала плечами и, сделав небрежный книксен в сторону мужчин, вышла.
— Почему ты заявляешься сюда от его имени, юнец? — спросил Турли. — От тебя смердит запашком северного короля — старого Иннира Серого Ветра. Мы не служим ни ему, ни его издыхающему господину. Слишком много нарушенных обещаний лежит между нашими народами. Мы — дети Эгье-Вара, господина морей, так что нам за дело до Киё-а-пу? Что нам до того, кого прозывают Горбуном?
Услышав ответ скиммера, Кремень повёл себя странно: впервые с тех самых пор, как Сланец с женой подобрали его в мешке у Границы Тени, фандерлинг увидел, как выражение ярости мелькнуло на детском личике. Только на миг — краткая вспышка, подобная белому сполоху молнии, пересёкшему тёмное небо, — но в этот миг Сланец действительно боялся ребёнка, которого привёл в свой дом.
— Это всё пережитки прошлого, староста, — ответил Кремень скиммеру. Его ярость улетучилась — или же он хорошо её скрыл. — Принимать сторону одного из Великих, отринув всех прочих — так поступали в те времена, когда мир был юн и у смертных не могло быть другой доли, нежели та, какую Всемогущие определяли для них. Всё изменилось. Эгье-Вар и другие были наказаны за дело, и ты, да и остальные наследнички не обрадовались бы, если б они вернулись, чтобы потребовать себе своё.
