— Эта комната могла бы быть моей! — весело говорит она и собирается расчесать свои волосы.
— Нет! — кричу я, прыгая к ней и выхватывая щетку. — Она грязная! Противная! — Я снова смотрю по сторонам. — Думаю, внизу лучше. Давай-ка закончим здесь и пойдем назад.
Больше смотреть особенно не на что. Я обнаруживаю еще одну лестницу, ведущую наверх, наверняка на чердак. У меня нет желания туда идти.
Дом стоит крепко. Он просто неблагоустроенный.
— Я хочу сделать несколько снимков. Это не займет много времени.
— Хорошо, — говорит Хедер. Теперь она кажется скорее заинтересованной, чем испуганной, и снова бредет к комнате с голубой шелковой кроватью.
Я фотографирую самые поврежденные места и общее состояние, насколько позволяет мой телефон. Через двадцать минут мне кажется, что с меня достаточно. Кожа зудит от чего-то такого, что я могу определить только как плохие флюиды. Здесь царит атмосфера небытия, и меня охватывает гнетущее чувство, словно все эти пустые комнаты полны воспоминаний о людях, которые тут спали. Однако я не могу понять, радостны эти воспоминания или печальны. Я буду рада пройти мимо тяжелой дубовой двери и предоставить этот этаж самому себе. Я возвращаюсь к главной спальне, и когда подхожу ближе, то слышу, как Хедер что-то напевает. Наверное, играет в Рапунцель или что-то в этом роде.
Только когда я подхожу еще ближе, я слышу, что она говорит:
— Но почему мама это делает?
Следует молчание, а потом она говорит:
— Это не очень хорошо. Мне это не нравится.
Я быстро захожу в комнату и вижу, что она сидит по-турецки на полу. Рядом с ней Спаркни.
— С кем ты разговариваешь? — беззаботно спрашиваю я. — А! И что сейчас говорит Спаркни?
Хедер смотрит на меня снизу вверх, не двигаясь с места:
— Это не Спаркни. Это Мадам.
Меня охватывает невыразимый ужас, такой же я чувствовала в последний раз, когда она упоминала свою невидимую подругу. Задыхаясь, я говорю:
— Хедер, я не хочу, чтобы ты разговаривала с Мадам.
— Почему? Мадам — мой друг. И вообще, невежливо не отвечать, — замечает она. — Ты всегда говоришь, что я должна отвечать, когда ко мне обращаются.
— Нет. Не в этот раз. Ты должна меня слушаться, Хедер, понимаешь? Я серьезно говорю. Мадам может говорить плохие слова. Неправильные слова! Прогони Мадам!
— А если я не могу? — спрашивает Хедер, глаза у нее округлены. — А если Мадам не уйдет?
Я безмолвно смотрю на нее, неспособная понять, пугает ли ее такая перспектива или нет. У меня нет для нее ответов. Я понятия не имею, как запретить вымышленное присутствие.
Затем она пожимает плечами и говорит:
— Все в порядке, теперь мы одни. Мадам считает, что нет смысла оставаться, если ты злишься.
Она снова поворачивается к Спаркни, тихонько напевая, как будто ничего не случилось.
Внизу ко мне возвращается спокойствие. Мы с Хедер в гостиной. Я разгадываю кроссворд из старого сборника, пока рядом со мной остывает кружка кофе, а Хедер раскрашивает картинку, в то время как на планшете звучит аудиокнига. Я слушаю вполуха про приключения двух близнецов на морском берегу и раздумываю над кроссвордом. Мой телефон подает сигнал о текстовом сообщении. Это Каз. Она хочет позвонить. Я пишу, чтобы она позвонила через две минуты, и выхожу из дома, чтобы Хедер не слышала разговора.
— Как поживаешь, Кейт? — Голос у Каз тревожный и несчастный.
— Прекрасно, — весело отвечаю я. — Как нельзя лучше.
— О, Кейт. Как ты можешь такое говорить? — Ее голос дрожит.
— Успокойся. Я не всерьез.
— Здесь ужасно, — продолжает она. — Рори все время где-то поблизости. Похоже, он уверен, что я знаю, где ты.
Я вижу бледное солнце, опускающееся над промокшим садом. Воздух с приближением ночи становится холоднее.
— Что ты ему сказала?
— Ничего!
— А что он сказал?
— Он очень волнуется, Кейт.
— Он заявил, что я пропала. Я слышала по радио. Несомненно, он подключил к этому делу полицию.
— Он хочет, чтобы ты вернулась. Ты знаешь почему.
— Ради бога! — злобно говорю я. Внезапно меня охватывает ярость. — Мне просто нужно какое-то время для себя. Неужели я прошу так много?
— Но почему не сказать ему, если дело только в этом…
— Ты знаешь почему! Ты знаешь, что он сделал! Со мной! С нашей семьей! Со всеми, кто мне дорог… Бога ради, Каз, ты же знаешь…
— Но… — Она задыхается. — Ади, — говорит она сдавленным голосом. — Как насчет Ади?
Я сразу нажимаю на кнопку отбоя. Я не хочу этого слышать. Я отказываюсь это слышать.
Я допустила ошибку. Я не хочу больше разговаривать с Каз. Она не знает, где я. Она не знает моего вымышленного имени. Я прекрасно обойдусь без нее.
Мои руки трясутся. У меня дикое желание принять две таблетки и запить их глотком ледяного белого вина, которое стоит в холодильнике. Телефон почти сразу звонит снова, я прикладываю его к уху и выпаливаю:
— Забудь об этом, Каз. Я не хочу слышать про это дерьмо.
— Рейчел? — озадаченный голос в трубке.
— Что?
— Это Рейчел?
Этот голос мне знаком, но я сбита с толку. Затем я вспоминаю и заставляю себя говорить нормально:
— О да, прошу прощения, Элисон, я приняла вас за кое-кого другого.
— Ясно, — сухо говорит она. — Похоже, вы не очень-то довольны этой Каз, кем бы она ни была.
Я принужденно смеюсь.
— Да. Простите. Чем я могу вам помочь?
— Я просто хотела поинтересоваться, готов ли ваш доклад.
— Да… почти. Обследование я провела. Теперь напишу для вас доклад. Это срочно?
— Я особенно интересуюсь состоянием верхней части дома. Предыдущие владельцы ею мало пользовались, во всяком случае, не в последнее время. Было бы хорошо иметь представление о том, насколько этот этаж пригоден для жилья.
— Ладно. Но меня вполне устраивает жить внизу. На мой взгляд, этому этажу нет необходимости быть пригодным для жилья.
— Это хорошо, но я интересуюсь ради других.
— Других? — Я стискиваю телефон, и внутри у меня все сжимается. — Каких других?
— Возможно, у нас появятся еще хранители. Вряд ли вы в одиночку сможете присматривать за этим огромным домом, не так ли?
— Нет, нет. Я прекрасно справляюсь…
Она плавно продолжает:
— И это не позволяет вам свободно распоряжаться своим временем. А что, если вам захочется куда-нибудь съездить? Если в доме появятся другие люди, мы предпримем шаги, чтобы сохранить ваше личное пространство, не беспокойтесь об этом.
