Летти шокирована, но ничего не говорит, просто неподвижно лежит в темноте.
— А в довершение всего он впал в религию. Не в старое доброе англиканство, это было бы достаточно безобидно. Вся эта чушь про огонь и серу. Страшный суд. Конец света близок. И все такое прочее.
— Ты имеешь в виду учение Возлюбленного, — мягко говорит Летти. Следует пауза, а потом в ее голосе звучит обвинительная нотка: — Ты в это не веришь.
— Ни единому слову. Ни единому долбаному слову. — Артур смеется. — Всегда находится кто-нибудь, кто говорит, что Судный день будет завтра в двенадцать, так что давайте наденем власяницы и посыплем головы пеплом. Ученики Христа думали, что живут перед концом света, и было это почти две тысячи лет назад. А мы всё живем, и нет никаких признаков, что случится что-нибудь. Почему? Да потому, что ничего не случится.
Летти содрогается от такого кощунства. Она напоминает себе, что ее испытывают. Она должна оставаться непоколебимой перед лицом Артуровой ереси, потому что таким образом дьявол пытается отыскать в ней слабость. Было бы легче, если бы он не был таким уверенным в себе. Она не может придумать, как ей разрушить стены его неверия, чтобы он принял истинность и праведность Возлюбленного.
— Однако мой отец и мать клюнули на эту приманку. — Артур свистит сквозь зубы. — Так уж мне повезло, что они должны были найти проходимца вроде Филлипса, готового выманить у них мое наследство.
Летти хмурится. Она не может вынести, что о Возлюбленном так говорят. Это причиняет ей почти физическую боль. Однако надо слушать, чтобы понять ход мыслей Артура.
— Это действительно так? Неужели они могут лишить тебя наследства?
— Малейший намек на то, что я отказываюсь сотрудничать, и он вычеркнет меня из завещания и все отпишет этому дому. Собственно, он, вероятно, и ждать не будет. Думает, что это поможет ему заполучить уютное местечко на небесах. Даже уютнее, чем здесь.
Он делает паузу.
— Полагаю, твоя семья не была в восторге, когда твоя сестра решила передать ему дом, а?
— Ну… наши родители умерли. Семьей нас назвать трудно. Однако моя сестра Сесили была очень расстроена тем, что сделала Арабелла. Она не смогла ей этого простить. До того времени это был ее дом, понимаешь?
— Да. Должно быть, это было крайне тяжело, — медленно говорит Артур. — А ты? Что ты об этом думала?
— Я? — Летти удивлена. Никто никогда не спрашивал ее мнения по этому поводу. — Что ж, не имело значения, что я думала.
— Может, это и правда, но у тебя все-таки может быть свое мнение об этом. Что ты думала о своей сестре, отдавшей дом, усадьбу и все прочее чужому человеку? Человеку, который тратит ее деньги на строительство церквей и содержание компании стариков и женщин?
Летти возражает:
— Это не так. По твоему описанию все так просто и глупо. Но все совсем не так просто, все очень сложно, и то, что кажется глупым, вовсе не глупо. Возлюбленного вдохновляет Бог, но это не значит, что его слова легко расслышать.
— Не знаю, как ты это выдерживаешь, — бормочет Артур. — Я бы сразу потерял терпение. А что касается этого бракосочетания, которое он нам устроил… Ты ни разу не сказала, что это наглое нарушение твоих прав или что это оскорбительно для твоего достоинства. А ведь так оно и есть.
— Потому что это была божественная воля, — кротко отвечает Летти. — Это часть плана. Я должна повиноваться и принимать.
Некоторое время он молчит, и она знает, что он лежит неподвижно и смотрит в темноту, однако она вновь чувствует эту жалость, ту самую, которую она уже раз или два видела в его глазах.
— Скажи, пожалуйста, — внезапно говорит он, поворачиваясь к ней во мраке. — То видение, которое, как ты уверяла, у тебя было — насчет твоей сестры, выходящей замуж за Филлипса. Оно действительно было? Лилии на небесах и все такое?
— А… — говорит она. В животе у нее появляется омерзительное ощущение. Это стыд от соучастия во лжи Возлюбленного. — А, это…
— Да. Это. Ты была очень убедительной. Я с удовольствием смотрел, как ты стояла с пылающими щеками и пафосно вещала о том, что видела. Вот только я не вполне поверил тебе. И не вполне верю, что за этим не стоял Филлипс. Уж очень удобно это для него было. Мошенник.
— Не называй его так. Он Возлюбленный.
— Я скорее вырву себе язык, чем назову его так, — заявляет Артур. — Этому человеку должно быть стыдно называть себя так. Это не по-мужски.
Летти думает о Возлюбленном, расхаживающем из угла в угол, высоком и мужественном, демонстрирующем всем свою прекрасную фигуру, тогда как Артур еще почти мальчик. Разумеется, Возлюбленный мужествен. Он образец мужественности. Он тот, которого домогаются все.
Ей приходит в голову, что она знает не многих мужчин. По сравнению с конюхом, садовником, мальчиком на побегушках, реликтами из Армии Искупления и престарелыми священниками, Возлюбленный просто не может не производить сильного впечатления. Она сразу подавляет эту мысль.
— Так что, — настаивает он, — было у тебя это видение?
Летти молчит. Для нее ложь — это проклятие. Однако она так старалась выполнить просьбу Возлюбленного, что стала верить, будто и в самом деле что-то видела.
— В какой-то степени, — наконец говорит она. — Мне удалось увидеть, чего хочет божественная воля.
— Ах ты бедняжка! — вдруг говорит он. Его голос печален. — Ты хорошая девочка, правда? Ты ничего этого не просила. А теперь ты в этом так же погрязла, как и все они. — Он вздыхает в темноте. — Я знал, что выбраться из всего этого мне будет непросто. Теперь вижу, что это будет еще труднее, чем я думал.
Летти осознает, что начала думать об Артуре днями напролет. Если когда-то он был чуть ли не призраком, слонявшимся по дому, которого она едва замечала, то теперь любая комната, где его нет, выглядит пустой и безжизненной. Когда она его видит, он кажется ярче и живее, чем любой другой человек в доме, и его вид радует ее, поднимает настроение и делает походку более легкой. Ей стало легче справляться со своими обязанностями, и в жизни появился своего рода проблеск, которого раньше она не знала. В то же время она, находясь рядом с ним, стала чувствовать странную неловкость. За трапезами она едва способна поднять на него глаза, а пальцы у нее дрожат, когда она нечаянно прикасается к нему.
Когда он говорит: «Будь так добра, жена, передай мне соль», она понимает то, чего раньше не поняла бы, — он ее поддразнивает, однако эти слова заставляют ее волноваться.
Время от времени в такие минуты она ощущает на себе взгляд Возлюбленного, не один раз она видела, что он смотрит на нее оценивающе. Она чувствует, что он наблюдает и за Артуром.
Чего он хочет? Какова божественная воля?
Каждую ночь Артур рассказывает ей о себе еще немного и расспрашивает ее. Он задает вопросы о ее детстве, проведенном в этом доме, и о том, чего она хочет для себя.
