– Вот прямо здесь, – сказал Соломон, подтягивая брюки и показывая перед собой. – В ту ночь я делал обход периметра и оказался совсем рядом, когда пришел вызов. Пришел сюда через две минуты, даже раньше копов. Ничего, конечно, не трогал. Поздно уже было трогать. Я знал, что ей уже ничем не поможешь.
Пендергаст достал из кармана куртки тоненькую папку, которую прихватил из стопки папок в Итакском отделении полиции.
– Насколько я понимаю, ее обнаружили два студента. Они все еще находились здесь, когда вы пришли?
Соломон кивнул:
– Да. Оба сидели. Ошарашенные. Мне их, пожалуй, не в чем винить. – Он помолчал. – Вечер был теплый для марта. По-настоящему приятный. Новая луна уже взошла.
– У вас хорошая память, – заметил Колдмун.
– Вряд ли я когда-нибудь забуду ту ночь. То, как она умерла. – Соломон многозначительно посмотрел на них. – Этот мост довольно-таки знаменит так называемыми самоубийствами ущелья Корнелла. Прежде чем там натянули сетку, более десятка людей – и многие из них студенты – прыгнули в это ущелье. Флейли – единственная, насколько мне известно, кто повесился, а не прыгнул вниз.
– А что еще вы помните? – спросил Пендергаст.
– Она воспользовалась желтой полипропиленовой веревкой. Знаете, для оснастки яхт и всякого такого. Прочнее не бывает для тех нагрузок, на которые рассчитана. Флейли привязала один конец к перилам вон там… – Он показал. – Сетки тогда, конечно, не было. Ее натянули несколько лет спустя.
Пендергаст открыл папку и пролистал ее содержимое:
– Довольно распространенная веревка, как я вижу. Продается в большинстве штатов. – Он посмотрел на Соломона. – Она была мертва к тому времени, как вы появились?
Соломон заколебался:
– Трудно сказать.
– Что вы имеете в виду?
– Она была… ну, понимаете, я видел, что ее руки и ноги подергивались несколько секунд. В основном ноги. Не думаю, что она была жива, это просто… – Он снова замолчал ненадолго. – Те студенты, которые сообщили о происшествии, сказали, что она еще боролась, когда они пришли. Но они слишком перепугались и ничего не смогли сделать. Наверно, будь веревка подлиннее, она бы сразу сломала себе шею. – Он облизнул губы. – Несчастная женщина. Чтобы вот так уйти…
– Никто не видел, как она подходила к мосту, как прыгнула?
– Нет, сэр. Я уже говорил, ночь была темная. Тихая. В такой поздний час здесь почти никакого движения.
– А в какое время это случилось?
– В десять минут первого.
Пендергаст вернулся к папке. Колдмун не понимал, зачем Пендергаст задает эти вопросы: на большинство из них, если не на все, ответы содержались в папке. Агент словно хотел впитать в себя информацию от непосредственного свидетеля или от того места, где все случилось, будто ждал, что сам ландшафт прошепчет ему свои тайны.
– Следствием было установлено, что миз Флейли не знала никого из студентов университета или жителей Итаки, – сказал Пендергаст, не отрывая глаз от бумаг.
– Она и не знала никого. Приехала в город всего на один вечер. У нее было назначено собеседование в Корнелле.
Колдмун знал, что собеседование прошло так себе: проявили интерес, но работы не предложили. Об этом упоминал Пикетт, и в отделе кадров Корнелла подтвердили его слова. Агата Флейли, тридцати одного года ко времени самоубийства. Родители давно умерли, братьев или сестер нет, и никого из других близких. Место проживания: Майами. Место работы: консультирование амбулаторных пациентов, больница Милосердия, Майами. Заинтересована в получении работы в качестве адвоката пациентов в Корнеллском департаменте здравоохранения. Какой идиот добровольно переезжает из Майами на север штата Нью-Йорк? Колдмун вспомнил: Фелиция Монтера, первая женщина с безжалостно вырезанным сердцем, тоже работала в медицине – сестрой в больнице «Маунт-Синай». Связь?
Пока Колдмун размышлял, Пендергаст в одиночестве прошелся по мосту, засунув руки в карманы. В дальнем конце моста он внезапно остановился и огляделся вокруг. И опять Колдмуна посетила странная идея, будто его напарник ждет чего-то. Впрочем, что бы это ни было, оно ничуть не эксцентричнее неподвижного лежания на гостиничной кровати в Мэне. Эксцентричное поведение агента, «Пендергастова загадочность», о которой его предупреждал Пикетт, – ко всему этому Колдмун чувствовал себя невосприимчивым.
Соломон из службы безопасности говорил о чем-то. Колдмун настроился на его волну, понял, что речь идет о снеге и прогнозе погоды, и перестал его слушать. Пендергаст уже возвращался. Прежде чем подойти к ним, он снова повернулся лицом к мосту. На долю секунды он словно замер, и Колдмун явственно услышал, как агент резко втянул в себя воздух. Но когда он отвернулся от моста, его лицо было, как всегда, непроницаемым, и то мгновение – каким бы оно ни было – прошло.
Пендергаст кивнул их проводнику.
– Спасибо, мистер Соломон, – сказал он, запихивая папку назад в карман куртки. – Думаю, мы больше не будем отнимать у вас время.
По пути в аэропорт Сиракуз Колдмун сделал крюк по личным причинам (о чем он и просил Пендергаста). Пунктом его назначения была федеральная тюрьма в Джеймсвилле, штат Нью-Йорк. Он свел визит к минимуму – до получаса, а отклонение от маршрута задержало их не более чем на час. У них еще оставался запас времени до рейса на Майами. После неудобного и шумного утреннего перелета Пендергаст настоял на том, что купит за свой счет билеты первого класса для них обоих. Колдмун слишком устал, чтобы возражать.
Колдмун никогда не летал первым классом, кроме одного раза в роли воздушного маршала, и после недолгого периода неловкости стал наслаждаться и местом для ног, и внимательным обслуживанием, и бесплатным обедом. В особенности понравилась ему стюардесса: она дважды подавала ему виски «Дьюарс» со льдом и не просила за это ничего, кроме спасибо.
Он скосил глаза на напарника, который вяло листал очередную папку. Пендергаст не произнес почти ни одного слова на обратном пути, разве что ответил на неприятный звонок Сандовала, сообщившего им, что в Майами слишком много кладбищ, чтобы установить за ними эффективное наблюдение. Однако агент оставался безупречно вежливым. Пригубливая виски, Колдмун почувствовал, как на него сошел дух человеколюбия. Пендергаст не выразил ни малейшего неудовольствия по поводу его непонятной остановки в тюрьме, даже не спросил ни о чем. Он постарался сделать дружеский жест и принес Колдмуну эспрессо. Задним числом тот понимал, что поступил по-свински, вылив кофе в сугроб.
– Вы даже не спросили, зачем мне понадобилось в Джеймсвилл, – заговорил Колдмун.
Пендергаст посмотрел на него:
– Свидание с супругой?
– Нет. Это связано с тем, почему я стал агентом ФБР.
Пендергаст закрыл папку.
– Я вырос в резервации в Южной Дакоте. Когда мне было одиннадцать, моего отца убили в пьяной драке. Мы с матерью практически не сомневались в том, кто это сделал. Однако у убийцы были хорошие связи в племенной полиции. Расследование не проводилось. Нам не к кому было обратиться – ни местная полиция, ни полиция штата не имеют юрисдикции в резервации. Федералы имеют, но они не желали ввязываться. Для них все это было не больше чем драка двух пьяных индейцев. Так что дело положили на полку. Я на время забыл обо всем, поступил в колледж, учился кое-как, а потом со мной вдруг что-то случилось. Я работал до изнеможения, чтобы закончить лучшим на курсе и заслужить место в Куантико. После выпуска из академии я приложил усилия, чтобы попасть в офис ФБР в Абердине. Я расследовал убийство отца и нашел все необходимые улики, чтобы приговорить убийцу. Это стало моим первым делом.
