По бокам кресла лежали стопки папок, для обеих нашлись своеобразные пресс-папье: его «Лес-Баер 1911» и запасной его пистолет «Глок-27 Джен-4». Пендергаст внимательнейшим образом прочел документы в папках; больше они ничего не могли ему предложить.
Размышляя, он медленно сплел воедино разные нити недавних убийств и далеких самоубийств: те, что укладывались в общую картину, и (что еще интереснее) то, которое не укладывалось. Пока он думал, звуки и запахи южнофлоридского вечера постепенно сходили на нет: слабый запах океана, гул разговоров из бара и из ресторана под открытым небом где-то далеко внизу, восхитительно теплая, влажная атмосфера, которая так точно соответствовала температуре его кожи.
Наконец Пендергаст отложил в сторону умственное плетение. Он знал, что он должен делать дальше. Главное на пути к достижению цели состояло в том, чтобы в процессе наломать как можно меньше дров.
– «Когда конец концом бы дела был, – пробормотал он себе под нос, – я скоро б сделал»
[34].
С этими словами он открыл глаза, выпрямился и взял чашку чая.
И в этот момент его острый слух уловил какой-то звук, слабый, но различимый – резкий, гортанный, ничуть не похожий на смех внизу и мгновенно пресекшийся.
Пендергаст замер, чашка застыла на полпути к его губам. Он ждал, но звук не повторился. Громада отеля окружала его со всех сторон, и потому он не мог точно определить, откуда донесся до него этот звук. Тем не менее Пендергаст донес чашку до рта, пригубил, на сей раз сокрушенно, зная, что к его возвращению чай станет теплым, а то и совсем холодным, потом поставил чашку, встал, взял оба пистолета и вышел.
24
Стоя в этом обширном холодном пространстве, Колдмун не мог не испытывать сильное ощущение дежавю. И это вполне понятно: совсем недавно он побывал в склепе, покрытом плесенью, а теперь оказался еще в одном доме мертвецов. Этот носил название «колумбарий». Колдмун не знал значения этого слова, пока Пендергаст не объяснил ему, что так называется здание, где на вечном упокоении стоят в нишах урны с прахом мертвецов. Здесь было гораздо приятнее, чем в склепе Флейли: ротонда с куполом, повсюду золотые листья и белый мрамор, а ниши закрыты стеклом. Можно заглянуть внутрь, увидеть урну, а еще маленькую статуэтку и фарфор или серебряную табличку с гравировкой – именем и датами жизни покойного. И все же Колдмуну это казалось жестоким и варварским. Какой смысл хранить прах предка, если ты оказал ему неуважение – сжег его тело, а значит, оборвал его путь в мир призраков.
Его глаза притягивала ниша за полицейской лентой, ставшая местом преступления. В нише находилась урна из белого мрамора. Но мрамор перестал быть белым: тонкая струйка крови вытекла из-под крышки, побежала по наружной стенке урны, по стеклянному основанию ниши, и оттуда несколько маленьких капель упали на белый мраморный пол.
– Похоже, – пробормотал Пендергаст, глядя на нишу, – часть праха из урны выкинули. – Он показал на небольшой серый холмик на полу, помеченный флажком-маркером криминалистов. – Чтобы освободить место для сердца. Записка оставлена в нише, засунута между фарфоровой фигуркой святого Франциска и табличкой с именем усопшей. – Он обратился к Колдмуну: – Вы видите что-нибудь странное?
– Да тут все странное!
Пендергаст посмотрел на него, как смотрят на недоразвитого ученика:
– А я, напротив, нахожу это фактически идеальным повтором предыдущего modus operandi. Странной – или по меньшей мере красноречивой – представляется целостность картины.
– Вы думаете, это была постановка?
– Именно. Но не ради нас, а из личных соображений. Брокенхартс не театральная личность. Он живет внутри собственного разума, и ему безразличны как мы, так и следователи. А вот и записка.
Сандовал все еще находился в Индиан-Крик, где Пендергаст – вместе с другими – обнаружил последнее тело. Тем не менее команда криминалистов не стала терять времени, когда поступило сообщение о найденном сердце. Теперь один из криминалистов достал записку оттуда, куда ее положили. Колдмун сфотографировал ее, а Пендергаст вслух прочел:
Моя дражайшая Мэри,
ангелы оплакивают тебя, и я плачу вместе с ними. Пожалуйста, прими этот дар с моими глубочайшими соболезнованиями.
С непреходящей любовью,
мистер Брокенхартс.
P. S. Светила движутся, несется время, а мистер Брокенхартс будет продолжать заглаживать вину.
Пендергаст кивнул, и криминалист забрал записку. Колдмун видел на лице Пендергаста свет, подавляемое сияние возбуждения.
– Что вы об этом думаете? – отважился спросить Колдмун.
– Записка вносит полную ясность.
– Я весь внимание.
– Во-первых, мы имеем еще одну литературную цитату, на сей раз из «Доктора Фауста». Оригинал звучит так: «Светила движутся, несется время; пробьют часы»
[35]. Я полагаю, вы знакомы с Кристофером Марло так же, как с Элиотом и Шекспиром?
– К сожалению, я не учился в Оксфорде, – невольно чувствуя раздражение, ответил Колдмун.
– Примите мои соболезнования. Это пьеса об ученом человеке, который в погоне за высшим знанием продает душу дьяволу. Бой часов – намек на Мефистофеля, который придет за Фаустом и утащит его в ад.
– А смысл?
– Ад – самая страшная расплата.
Колдмун ждал дальнейшего объяснения, но его не последовало. Типично для Пендергаста: он сообщил, что записка вносит полную ясность, но лишь протанцевал по периметру объяснения. Колдмун решил предложить собственное объяснение:
– Постскриптум, кажется, адресован нам, вы это понимаете. Это что-то новенькое.
– Действительно. Хотя я не думаю, что он подливает масла в огонь. Он просто пытается объяснить.
Колдмун чуть было не спросил: «Что объяснить?», но решил не давать Пендергасту еще одну возможность блеснуть уклончивостью.
Они молча смотрели на криминалистов, продолжавших работу. Издали доносился низкий гул прессы, которая собралась у колумбария перед полицейским кордоном. Третье убийство прорвало дамбу; история Брокенхартса вышла на федеральный уровень, и все жаждали, требовали информации: Си-эн-эн, Новости Эн-би-си – вся шарага.
– Интересно, откуда этот репортер Смитбек узнал имя Брокенхартс, – сказал Колдмун. – Разве это не закрытая информация?
Вместо ответа Пендергаст подошел к нише.
– «Мэри С. Адлер, – прочитал он имя на табличке. – Четырнадцатое апреля тысяча девятьсот восьмидесятого года – седьмое июля две тысячи шестого года». Мы уже знаем, что она покончила с собой через повешение в Роки-Маунт, штат Северная Каролина. И что день ее самоубийства на четыре месяца предшествует самоубийству Бакстер и на восемь месяцев – самоубийству Флейли.
