– Колдмун, – произнес он. – Как его дела?
– Мы позовем доктора, агент Пендергаст.
Пендергаст кивнул и принялся ходить по небольшой приемной, где слышен был только тихий шелест его шагов по линолеуму.
Наконец появилась доктор, все еще в халате с пятнами крови.
– Мистер Пендергаст? Я доктор Уэберн. – Она не предложила ему руку.
– Доктор, как он?
Она помедлила.
– Он крепкий парень. Но он в крайне критическом состоянии.
– Его шансы?
– Я бы не хотела строить домыслы. Пуля прошла через легкие и расширилась в довольно крупную торакальную рану. Он потерял много крови, и его состояние ухудшили змеиные укусы, поскольку яд провоцирует нарушение свертываемости. Удивительно, что он вообще выжил. Но с ним работает команда из восьми хирургов и четырнадцати человек вспомогательного персонала, и поверьте мне, они из лучших в мире.
Пендергаст молча кивнул.
– Вам пригласить адвоката или священника?
– Нет, спасибо.
Она нахмурилась:
– А вы сами как, агент Пендергаст? Будете ждать здесь? У вас нога кровоточит.
– Со мной все будет в порядке.
– Тогда вы меня извините, но я должна вернуться в операционную.
– Да, конечно.
Доктор улыбнулась ему едва заметно, надела маску, повернулась и исчезла в операционном блоке.
49
Всего семьдесят два часа понадобилось медсестрам, чтобы невыносимо устать от него.
Колдмун пришел в себя в послеоперационной палате. Поначалу он думал, что все еще спит в каком-то кошмаре зеленых стен, ярких потолков и существ в масках, бродящих вокруг. Потом он снова заснул. Проснувшись в следующий раз, он понял, что это никакой не сон и что он находится в палате отделения интенсивной терапии. Приходили доктора, смотрели на него, потом вполголоса консультировались с коллегами; медсестры проверяли его жизненные показатели, засовывали иглу в инжекционное отверстие его внутривенного зонда. Потом он снова заснул. Тихое бибиканье, гудение и пришептывание приборов заполняло тишину. Это длилось, кажется, целую вечность: сон и пробуждение, сон и пробуждение; но потом он понял, что прошло не больше двадцати четырех часов.
Наконец он проснулся в отдельной послеоперационной палате. Ему хотелось есть и пить, и он впервые ощутил боль. Его покормили – с грехом пополам, потом снова пришли доктора. Его заверили, что он выживет. Позднее они объяснили, что ему очень повезло, с учетом калибра оружия и расположения раны. К этому времени минуло уже два дня, и он пришел в себя настолько, что стал просить кофе. Его сводили с ума. Давали только декофеинированную дрянь. Хуже того, он не мог им объяснить, как правильно варить кофе. В комнате отдыха медицинского персонала стояла кофеварка, но когда он уже убедил одну сестру поставить кофейник на плитку, ее смена закончилась, а пришедшая на дежурство медсестра вылила застоялый кофе и заварила новый. Если Колдмун начинал сетовать, его накачивали успокоительным, и он соскальзывал в сон.
Он смотрел в окно, видел величественные королевские пальмы и ясное небо, какое бывает в начале апреля. Если он и дальше будет выздоравливать с такой скоростью, то не выздоровеет никогда.
Дверь открылась, и вместо медсестры вошли три неясные фигуры. Колдмун повернулся, чтобы разглядеть их получше, и поморщился от боли. Потом он понял, что первый из них – ответственный заместитель директора. Рядом с ним в одном из своих фирменных пастельных платьев стояла доктор Фоше. За ними пристроилась темная тень, точно вписавшаяся в очертания агента Пендергаста. Все они смотрели на него.
Колдмун мучительно сглотнул.
– Давно пора вам появиться.
– Я приходил и раньше, – возразил Пикетт. – Но вы были слишком накачаны болеутоляющими, потому и не помните.
– Меня сегодня впустили в первый раз, – сказала Фоше. – Вы только представьте, меня, доктора!
Пендергаст ничего не сказал. Но Колдмуну казалось, что за последние дни он несколько раз видел Пендергаста – это бледное лицо и черный костюм, нависающий над его кроватью, эти бледные глаза, полные тревоги.
Одна из медсестер, Эстреллита, пришла с чашкой кофе на пластиковом подносе. Она поставила поднос и повернулась, собираясь уходить, но Колдмун запротестовал. Он с трудом достал чашку и сделал глоток тепловатого напитка.
– Слишком свежий, – сказал он, возвращая ей чашку. – Пусть постоит еще несколько часов, тогда принесите.
Сестра посмотрела на него с выражением, которое ему хотелось бы считать притворным раздражением. Потом она обратилась к Пикетту:
– Если вы можете сделать что-то, чтобы ускорить его выписку, вам воздастся.
Когда она вышла, Пикетт подошел поближе и мягко пожал руку Колдмуна:
– Вы сможете запомнить то, что я вам собираюсь сейчас сказать?
– Постараюсь.
– С вами все будет хорошо. Раны залечиваются, вы восстанавливаетесь после шока и кровопотери, и у вас не обнаружено никаких признаков инфекции. Не менее важно, что вы – герой. Вы получите звезду ФБР.
– Правда? – спросил Колдмун.
– Не сомневайтесь.
– Забавно, я не помню за собой ничего героического. Я вообще мало что помню. Мы шли к этому дому-развалюхе, и тут провалилась земля.
– Можно и так сказать, – подал голос Пендергаст.
– Кстати, о героях, – продолжил Пикетт. – Пендергаст спас вам жизнь и привез Брокенхартса. Он должен был бы стоять первым – ведь это он задержал преступника. Мы хотели наградить его медалью за отвагу, но оказалось, что у него уже есть две. Не имеет смысла раздувать его самомнение больше, чем уже есть.
Это что, шутка? По-видимому, нет: Пикетт говорил дружеским тоном и его губы слегка подергивались – вероятно, его лучшая попытка улыбнуться. Колдмун попытался приподняться в кровати, но передумал и вернулся в лежачее положение. Наверное, ему никогда не прогнать эту усталость и не вернуть ясность мысли.
– Так. Кто-нибудь скажет мне, что случилось?
– Подробности могут подождать, – продолжил Пикетт. – Самое главное, что Брокенхартс арестован.
– И кто же он?
На этот раз ответил Пендергаст:
– Рональд Вэнс. Сын Джона Вэнса – человека, побеседовать с которым мы ехали.
– Джон Вэнс – это старик на веранде?
– Нет, это был местный человек, который сдавал аэролодки в аренду, да упокоится он с миром.
– Рональд Вэнс, – повторил Колдмун. – И он там жил? В Кейнпатче?
– Нет, – сказала доктор Фоше. – Там была заброшенная ферма по разведению аллигаторов, когда-то она принадлежала деду и бабке… ну, это не имеет значения. А вот сам Брокенхартс жил в Голден-Глейдс. На Тарпон-Корт.
