– Тебе… не следовало меня спасать, – не глядя на Севу, буркнул отец. – Я… рад, что тебе на меня не плевать, но… Не нужно было лезть к тем мерзавцам. А если бы и тебя схватили? Думаешь, мне нужно было это спасение, если бы… с тобой что-то случилось?
– Ни к кому я не лез! Только в полицию и к деду Павлу! – невозмутимо сообщил Сева.
– Не морочь мне голову! Что там за история с цыганским бароном? Откуда тот телефон взялся?
– Да понятия не имею! – развёл руками Сева. – Веришь? – И настолько искренне поглядел на отца, что тот дрогнул и отвёл глаза:
– Я никогда не говорил, что ты врун.
«Ну и напрасно!» – подумал Сева и с любовно-насмешливым восхищением добавил:
– Это ты у нас… бандитов ботинком прихлопываешь, как тараканов, а я человек расчётливый и благоразумный!
И невольно поморщился: расчёты нынче были не в его пользу – запасной «чистый» телефон канул в полиции, Родиону пришлось заплатить вдвое больше обещанного: за украшения, аренду его «жигулёнка», который так и не понадобился для бегства отца с братьями, просто за молчание… Бандитский клад тоже пролетел мимо! Благородные порывы остальных компаньонов «Белого гуся» удавалось как-то… окупить, а спасение собственной семьи исключительно за свой счёт! Обидно.
– Ну вы уж прям… супермена из меня не делайте! Человека-тапка… – смутился отец и… взъерошил Севке волосы. Чего не делал уже много-много лет. Сева замер – а напротив замер отец. Так они постояли пару минут… а потом папа положил ему руку на плечо и… повёл к базе. – Знаешь, наверное, зря я запрещал тебе Славку в свой… этот… бизнес брать. Лучше он под твоим контролем будет, чем снова по собственной инициативе чего учудит.
«А может, и неплохое вложение капитала получилось. Посмотрим…» – подумал Сева.
Эпилог. Одним кладом больше
– Руку убрал, кому сказано!
Коротко рявкнула автоматная очередь… вцепившийся в мешок с зерном хлопец завалился набок. Вокруг его головы расплывалось тёмно-багровое пятно.
– Убили-и-и-и! – взвыл женский голос и захлебнулся криком, когда Олекса Слепчук пальнул в толпу. Хватаясь за простреленное плечо, вскрикнула старуха.
– Все – геть! – взмахивая пистолетом, рявкнул Слепчук. – Мало вам добра з польских хат? А хлеб, що кляти ляхи на нашей земле растили, послужит освобождению этой земли! Воинам пойдёт, що люто бьются за вашу свободу!
– Ох уж люто! Мартына до смерти убили! – заголосила женщина.
– Та що ж це таке! Советы пришли – в колхозы загнали, хлеб отобрали! Немцы пришли – колхозы оставили, хлеб отобрали! А теперь и свои… – потрясая клюкой, закричал дед. – На что нам свобода, коли дети с голоду мрут?
– Ма-алчать! – рявкнул Олекса. – Гриць, поехали!
Свистнул бич, и сытые лошадки, вывезенные с польской экономии, потянули прочь доверху гружённую мешками с обмолоченным зерном телегу. Им заорали вслед, но новая очередь из автомата заставила присмиревшую толпу отстать. Телега запрыгала по лесной дороге, жалобно скрипя под тяжестью, но катила ровно, не заваливалась. Новенькая была, крепкая, бывший хозяин для себя ладил.
– Шо за народ, га? Только патроны на них потратил, – плюхаясь рядом с племянником на козлы, пожаловался Олекса. – Защитники голодать должны, пока они своих пискунов откармливать будут! Ну никакого соображения!
– Как бы они нас по дороге не перестрели! Злые, шо собаки! – насторожённо оглянулся Гриць.
Олекса напряжённо сдвинул брови:
– Вот что… Спрячем пока! В том схроне, где поляки ховаться пытались – ни в жизнь не догадаются, что мы там хлеб запрятали! Завтра с подмогой приедем да заберём.
– А если хозяйки раньше возвернутся? – спросил Гриць.
– Ты говори да не заговаривайся! – Олекса влепил племяннику подзатыльник. – Поляки сюда никогда не вернутся. Наше тут всё! А до «хозяек» тех мы ещё доберёмся… и до большевичков, з якими они ушли, тоже! Гуся ихнего я живьём зажарю!
Телега поскрипывала вдоль берега озера. Въехала в деревню… Среди начисто сожжённых домов мелькнул человеческий силуэт – не иначе, кто из уцелевших ляхов вернулся. Ничего, на обратном пути поищем, кто тут, – и не станет никого!
Господский дом обгорел до черноты и словно перекосился набок, но потайная дверь в подвал открылась исправно. Пыхтя, дядюшка с племянником принялись просовывать мешки внутрь.
– А може, ну его, возвращаться, скажем панам с Резедентуры, де той хлеб шукаты, тай годи? – спросил племянник, опасливо косясь по сторонам. Проход в стене сомкнулся, скрывая отбитый у клятых ляхов урожай.
– А… навищо им то знать? – Олекса искоса поглядел на племянника и гулко хохотнул. – Ох, дурной ты у меня, чисто телок! Ну сам подумай! Паны с Резедентуры що сказали? Хлеб с польских полей – для тех, кто за свободу бьётся! А мы что делаем? За свободу и бьёмся! Вот сами о себе и позаботимся. Я уже и перекупщика нашёл. – И он запрыгнул на опустевшую телегу. Усмехнулся в усы, глядя на ошарашенного племянника. Молодой ещё хлопец, зелёный… Ничего, научится. Сейчас главное, хлеб перепрятать: подешевел он, как поляков-то убивать начали, да только как немцы всё подчистую выгребут, цены опять взлетят.
Он всё ещё вычитал и складывал в уме, приходя всё в лучшее расположение духа, когда автоматная очередь ударила из прибрежных кустов, опрокидывая его на дно телеги. Гриць сиганул с облучка, рванул к воде… и канул в заросли. Только стебли осоки переламывались один за другим под хлёсткими ударами новой очереди.
Рыжая девушка в потёртой гимнастерке выскочила на берег с автоматом наперевес.
– Trafilem? – отрывисто спросила одна.
– Nie wiem
[80], – ответила вторая, такая же рыжая. И добавила по-польски: – Что они тут делали? Мне сдаётся, или они и впрямь от нашего маетка ехали?
– Проверить бы… – сказала та, что с автоматом, и даже уже сделала шаг.
Но её сестра только покачала головой:
– Не успеем, Кшися. Пан Йосип сказал – приказ пришёл. Отряд перебазируется. Через час мы должны быть в лагере. – Она с тоской поглядела в сторону имения и вздохнула. – Кто знает, когда мы сюда вернёмся? И вернёмся ли вообще?
– Может, так оно и к лучшему, – ответила Кшися. – Жаль только, я маленькому Павлуше обещала пристрелить убийцу Малгоси. – Она окинула неподвижную осоку внимательным взглядом и досадливо дёрнула плечом. – Хоть старшего Слепчука достали. Пан Бог даст, и младшего найдём. – И обе скрылись в лесу.
Долго было тихо, потом осока зашевелилась, Гриць поднялся – и побрёл, зажимая рану в плече, но не останавливаясь.
– Прочь, – бормотал он. – Прочь отсюда. А то найдут ведь.
* * *
Севка ворвался в рабочую комнату детективного агентства «Белый гусь».
