— Он спросил, кто к нему придет.
— Как именно он спросил?
— Он сказал, — парень впервые наморщил лоб, такого
конкретного вопроса никто ему не задавал, — он спросил: кто придет к нему…
еще?
— Точнее.
— Он сказал; «Кира, кто еще придет ко мне?». Теперь
точно.
— А почему еще? Там что, были до этого посетители? Или
может он с кем-то встречался в лифте?
— Он не мог встречаться в лифте, — сразу ответил
Назаров, — у него был свой лифт, особый, президентский. А все приезжали на
обычном лифте слева. Нет, у него никого не было в этот день. Это точно.
— Что было дальше?
— Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется,
Горюнова. Ее допрашивали в суде.
— Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, —
терпеливо поправил Назарова «Дронго». — Мне важно знать, что было дальше.
— Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не
было. Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом
принесли кофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе
готовила не она и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала
поднос с кофе Кире, и та понесла поднос в кабинет Воробьева.
— Поднос был накрыт салфеткой?
— Да, но там пистолета не было, — упрямо сказал
Назаров.
— Откуда ты знаешь? — разозлился Родионов, —
вечно ты со своим мнением вылезаешь.
— Две маленькие чашки были и кофейник, — упрямо
возразил Назаров, — я видел. Там больше ничего не было. Поэтому и говорю.
Кира внесла поднос и почти сразу вышла. В этот момент на президентском лифте к
нам поднялась Светлана Викторовна, ну… значит, теперь вдова покойного.
— Она воспользовалась лифтом Воробьева? — уточнил
«Дронго».
— Да. И вошла в приемную. Кира ее увидела, когда вышла
и спросила, нет, сказала, что там журналистка.
— А Светлана Викторовна не вошла?
— Нет, она сказала, что будет ждать. Но попросила Киру
доложить о своем приходе.
— Она часто к вам приходила раньше?
— Да, иногда заходила.
— И всегда просила доложить о своем приходе? —
усмехнулся «Дронго». На жену преуспевающего банкира это мало похоже.
— Она всегда ждала в приемной, если у Аркадия
Борисовича были посетители. Он не разрешал никому входить без доклада, даже ей.
Строгий был очень.
— Ясно. Давай дальше.
— Журналистка вышла, и она вошла.
— Дальше…
— Журналистка ушла. Да, я вспомнил, она разлила кофе.
Извинялась перед Кирой, что такая неловкая. Та ее успокаивала. Она разлила кофе
на стол, когда убирала микрофон. Кира сказала, что успела все вытереть.
— Понятно.
— Потом пришла эта артистка Марина Левина. Она немного
подождала, пока вышла Светлана Викторовна, и вошла в кабинет. Но тоже была
недолго, минут пять-десять. И быстро ушла. Потом Кира понесла какие-то бумаги.
— Значит, Кира была последней, кто видел Воробьева
живым?
— Да, но после того, как она к нему зашла, позвонили из
Министерства финансов. И она при мне соединила Воробьева с позвонившим. Они
разговаривали, а потом Кира вышла. И когда вернулась, ушел я. Пришел Кочкин. И
не успел я доехать до первого этажа, как все стали кричать, суетиться и
выяснилось, что был убит Аркадий Борисович.
— Подробнее, пожалуйста, как вы уходили. Значит,
Аркадий Борисович поговорил по телефону, потом Кира куда-то вышла.
— В туалет, наверно.
— Возможно. Что было дальше? Вспоминайте очень
подробно.
— Значит, так. Кира пришла. Я курить очень хотел, но не
мог. Поэтому все время смотрел на часы. Как только пришел Кочкин, я достал
сигареты и, уступив ему свой пост, пошел к лифту.
— К какому лифту?
— К служебному, конечно. К обычному.
— В коридоре никого не встретили?
— Встретил. Денисов там был. Завязывал шнурки. Я хотел
его подождать, но он махнул рукой, езжай, говорит, — А кто такой этот
Денисов?
— Из планового отдела. Ему за пятьдесят, но он еще
держится. Даже волосы, говорят, красит.
— Он в суде выступал?
— Да, его тоже допрашивали. Но он не заходил к нам в
приемную, это точно.
— Значит, в лифте вы ехали один?
— Да. Доехал до первого и услышал крики. Вот и все. По
всем фактам виновный я получаюсь, — Назаров опустил голову. «Дронго»
протянул ему пачку предварительно приготовленных сигарет.
— Курите.
Парень жадно затянулся. «Дронго» смотрел на него со
смешанным чувством жалости и недоумения. Непонятно, каким образом
подставленный, Назаров явно не годился на роль хладнокровного убийцы, сумевшего
продумать хитроумный план устранения банкира и совершить это с такой поражающей
воображение легкостью.
Здесь что-то не сходилось, и он это чувствовал.
Они разговаривали еще минут пятнадцать-двадцать, пока
наконец «Дронго», отдав еще одну пачку сигарет, не закончил своего
своеобразного допроса.
— Спасибо, Роман, — поблагодарил он
заключенного, — думаю, ты мне очень помог.
Назаров поднялся. Он уже знал, что завтра его отправляют по
этапу, несмотря на кассационную жалобу адвоката. Тюрьмы были переполнены, и
ответа на жалобу заключенный мог вполне дождаться в колонии, «справедливо»
считало тюремное начальство. Больше никаких надежд не оставалось. В его глазах
теперь остался только страх и боль от всего пережитого.
— Вам больше ничего не нужно? — спросил Назаров.
— Спасибо, больше ничего.
Назаров, судорожно достав носовой платок, вытер лоб.
«Дронго» обратил внимание на платок.
— Откуда? — спросил он. У Назарова не могло быть
такого хорошего хлопчатобумажного платка.
— Кира принесла, — виновато сказал Назаров, —
жалеет меня.
Больше не было произнесено ни слова. Только перед уходом
Назаров еще раз оглянулся и как-то виновато улыбнулся, вернее, попытался
улыбнуться, отчего его лицо приняло какое-то страдальческое выражение, и вышел
из комнаты.
— Что ты думаешь? — сразу спросил Родионов у
«Дронго».
— Ясно одно, — услышал он невозмутимый
ответ, — парень никого не убивал.
Нужно искать убийцу.
На киностудию, куда они поехали по предложению «Дронго»,
попасть было сложнее, чем в тюрьму. Коммерческие структуры, цепко
оккупировавшие бывшие павильоны киностудии, выставили надежный заслон из
военизированной охраны, не пропускавшей на территорию охраняемого объекта
никого из посторонних. Пришлось долго доказывать бестолковым охранникам, куда и
зачем они идут.
