Телескоп перестал возиться и вдруг во все горло затянул «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». Этот корифей духа, мнивший себя жемчужиной в навозной куче, голосил, как мартовский кот, и оставалось только радоваться, что он сидит на некотором расстоянии, заслоненный от слушателей коробками.
– Мишель, – громко сказал Активист, когда Телескоп сделал паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. – Как ты думаешь, автоматная пуля пробьет все эти коробки?
– Запросто, – лаконично ответил Тыква, бросив на коробки короткий взгляд в зеркало.
– А если с глушителем?
– Один хрен, пробьет. И коробки, и этого петуха, и даже задний борт. Это ж АКМ, он рельс пробивает. Что ему твои коробки?
– Говнюки, – обиженно сказал из-за коробок Телескоп. – У человека душа поет, а они сразу из автомата.
– Душа у него поет, – проворчал Активист, щелчком сбивая пепел с кончика сигареты себе под ноги. – Эх ты, Эдя… Помнишь, был такой певец – Эдуард Хиль? Потолок ледяной и так далее. Ты вот что, Эдуард Хиль… Скажи, гранату свою ты не посеял?
– Лучше бы посеял, – недовольно откликнулся Телескоп. – Тяжелая, падла, как я не знаю что… А чего?
– А она у тебя рабочая или так, для блезира?
– Скажешь тоже, для блезира. Стал бы я такую дуру для блезира таскать. Ни в один карман не лезет, сволочь, хоть ты на дорогу ее выбрось. У меня их две было. Одну я еще в прошлом году шарахнул – рыбу мы с братом глушили, – а эту для дела приберег.
– У тебя есть брат? – удивился Активист. – У меня тоже.
– Козел он, а не брат, – не вдаваясь в подробности, но почему-то очень зло сказал Телескоп.
– У меня тоже, – вздохнув, повторил Виктор. – А гранату береги. Пригодится.
– Скоро? – хищно спросил Телескоп.
– Очень скоро, – пообещал Виктор Шараев, поднося к губам сигарету и глядя перед собой задумчивым взглядом.
* * *
Человек в строгом деловом костюме и небрежно наброшенном поверх него дорогом светло-сером пальто подошел к краю невысокого обрыва, неслышно ступая по мертвой ноябрьской траве начищенными до зеркального блеска тупоносыми ботинками, и остановился, дымя сигаретой и задумчиво глядя на темную воду, с тихим журчанием обтекавшую торчащие из реки коряги. В правой руке он держал уникальной формы тонкостенный бокал, небрежно зажав между пальцами узкую длинную ножку, так что бокал лежал у него на ладони, как пиала. Холодное ноябрьское солнце желтым огнем горело в бокале, превращая его содержимое в огромный драгоценный камень. Человек неторопливо поднес бокал к губан и отпил немного этого золотого огня, по-прежнему сосредоточенно глядя в воду.
– Хорошо живешь, Василий Андреевич, – сказал он.
Говорил он негромко, хотя все охранники были предусмотрительно удалены на расстояние, исключавшее всякую возможность подслушать разговор. Конечно, собеседник вполне мог утыкать весь берег микрофонами, но человек с бокалом сознательно шел на риск. Он не сомневался, что его деловой партнер старательно собирает на него компромат, скрупулезно протоколируя каждую беседу, но бояться даже не думал: партнер был у него в руках и, более того, человек с бокалом давно уже знал, где его собеседник хранит свои досье, так что в случае необходимости их можно было изъять и уничтожить в любой момент.., так же, впрочем, как и того, кто их составлял.
– Кто много работает, тот хорошо живет, – назидательно ответил собеседник и слегка переменил позу, отчего плетеное кресло под ним негромко скрипнуло.
– В таком случае лучше всех должна жить ломовая лошадь, – заметил человек с бокалом и обернулся. У него было длинное и породистое, немного непропорционально вытянутое лицо с гладкой кожей и проницательными темно-карими глазами, которые приятно контрастировали с абсолютно седыми бровями и волосами. – Л ты. Кудрявый, на ломовую лошадь не похож.
Солнечный блик заиграл на лысом черепе старого вора, когда тот покачал головой.
– Ты что, – не без яда спросил он, – в налоговую полицию перевелся? Может быть, декларацию составить по дружбе?
– Боже сохрани, – человек снова сделал глоток из бокала и затянулся сигаретой. – Трудно с тобой, Василий Андреевич. Ни слова в простоте. А я только хотел сказать, что у тебя здесь чертовски здорово.
– Вот так бы и говорил, – Кудрявый завозился, закуривая сигарету, и снова откинулся на спинку кресла. – А тебя на зоологию потянуло. Тоже мне, ветеринар. Чудак ты. Сивый. Хочешь попросту, а сам ходишь кругами, как кот вокруг сала.
– И молодец ты, что не стал дом строить, – снова заговорил Сивый, пропустив тираду Кудрявого мимо ушей. – Как гляну на все эти терема, с души воротит, честное слово. Выеживаются друг перед другом, как мухи на стекле пока и в самом деле налоговый инспектор в дверь не постучит.
– Гм, – сказал Кудрявый. – Я так понимаю, что дальше мы будем говорить о погоде.
Сивый беззвучно рассмеялся, залпом допил содержимое бокала и щелчком отправил в реку недокуренную сигарету. Он двигался легко, словно танцуя, и Кудрявый поймал себя на том, что опять ломает голову, пытаясь догадаться, откуда свалился на его голову этот тип и почему с ним нельзя разобраться так же, как со всеми остальными смертными. Он знал ответ, но старательно прятал его от себя самого. Суть заключалась в том, что этот человек вовсе не был простым смертным в обычном понимании этого слова. В свое время, когда седоголовый молодчик впервые возник на горизонте и положил свои музыкальные пальцы на морщинистую глотку Кудрявого, Кудрявый попытался эти пальца откусить и не дотянулся. Люди, посланные следить за Сивым, потеряли его на первом же перекрестке и больше не нашли, а пятеро «быков», которых Кудрявый отправил за головой этого красавца, и вовсе не вернулись. После исчезновения последнего из них Сивый нанес ответный удар. На протяжении одной недели сонные райотдельские мусора вдруг встрепенулись, вышли из ступора и красиво, как на учениях, накрыли подпольный игорный дом Кудрявого, комиссионку, директор которой много лет клевал у Кудрявого с ладони, две блат-хаты и мастерскую по превращению краденых автомобилей в чистенькие. Опера раскрывали многолетние «висячки» и получали благодарности с занесением в личное дело, а Кудрявый отсиживался в вонючей норе, подсчитывал убытки и ждал, что за ним вот-вот придут.
В течение этой черной недели менты выпили из Кудрявого почти всю кровь, а потом вдруг резко угомонились и снова впали в спячку, словно им перекрыли кислород.
Как только Кудрявый убедился, что буря улеглась, ему позвонил Сивый и как ни в чем не бывало поинтересовался здоровьем.
Кудрявый не был идиотом и мог сложить два и два.
«Чего тебе надо, сволочь?» – спросил он, закончив этот несложный подсчет. – «Долю», – раздалось в ответ. – «Дулю, – отрезал Кудрявый, который в то время еще очень трепетно относился к таким вещам, как авторитет и воровская честь. – Я тебя достану, мусорюга.»
