– Это страшная служебная тайна, но тебе я скажу: да. Кстати, откуда ты знаешь, что он полковник?
– Маргарита Викентьевна проболталась. Сказала, что он полковник, а потом поправилась: был. Так вот, если тебе интересно, твой полковник производит впечатление вполне приличного человека.
Глеб вздохнул и почесал левую бровь.
– Ты действительно хочешь об этом поговорить? – спросил он.
– А тебе не приходило в голову, что я тоже живой человек и имею право знать, чего мне ждать от жизни?
– О, – сказал Глеб, – это древнейшая мечта человечества, до сих пор, правда, увы, не осуществленная. Я тоже не знаю, чего мне ждать от жизни. Что же касается полковника, то офицер спецслужб вовсе не обязан быть кривым на один глаз, иметь клыки по грудь, руки по локоть в крови и мясницкий нож за поясом. Кстати, отсутствие вышеперечисленных признаков не означает, что перед тобой обязательно приличный человек. Я встречал очень обаятельных мерзавцев.
– Я тоже. А ты их всех– Ирина замялась.
– Убил? – закончил за нее Глеб. – Да нет, это вряд ли. Но многих. А ты?
– Не смешно.
– Не смешно.
– Знаешь, с точки зрения религии, я, наверное, конченый человек. Я все время нарушаю одну и ту же заповедь – ты знаешь, какую именно.
– Не прелюбодействуй? – спросила Ирина.
– Да… Что? Тьфу, да нет конечно! О боги, боги! И ночью, при луне, мне нет покоя!
– Ага, попался? И не воруй у великих.
– Великим все равно, – сказал Глеб. – Они выше этого. И потом, я не ворую, а цитирую. Ты не хочешь продолжать разговор?
– Типично мужской стиль, – со вздохом сказала Ирина. – Все нужно сказать – от "а" до "я", все точки должны быть расставлены, все поезда обязаны соблюдать расписание, и кратчайший путь из точки А в точку Б, конечно же прямая.
– А разве нет? – с интересом спросил Глеб.
– Эх ты, капитан Слепой. Ничего-то ты не понимаешь. Я все про тебя знаю без всяких ваших досье и микрофонов, и не надо рассказывать мне про людей, которые делают нужную работу. Мне про это каждый вечер рассказывают по телевизору. Меня не интересуют эти люди.
Меня интересует только один из них – самый засекреченный врун из всех, какие есть на свете. Я очень рада, что ты немножечко рассекретился. Ты не стал больше говорить, но теперь в твоих словах заметно меньше вранья.
И не бойся, я про тебя никому не скажу. Просто иногда мне бывает так одиноко… И страшно…
Глеб обнял и бережно прижал Ирину к себе, со щемящей нежностью ощущая, какие узкие и слабые у нее плечи, – этого не могли скрыть даже теплая куртка и грубый свитер.
– Не плачь, – сказал он. – Я совершенно не умею утешать плачущих женщин.
– Еще бы, – всхлипывая, проговорила она ему в грудь. – Когда тебе было учиться?
– Учиться никогда не поздно, – сказал Слепой, сильнее прижимая жену к себе.
Вечером, сидя с Малаховым за бутылкой водки в просторной комнате с высоким дощатым потолком и стенами, сложенными из отполированного временем темно-коричневого кругляка, Глеб спросил, глядя в занавешенное пестрой ситцевой шторкой окно с массивным дубовым подоконником, на котором стояли горшки с геранью:
– Алексей Данилович, а можно узнать, кто раньше занимал мою квартиру? Я имею в виду конспиративную квартиру.
Полковник задрал подбородок, выпустил длинную струю табачного дыма, щурясь, понаблюдал, как он клубится вокруг накрытой самодельным абажуром лампочки, задумчиво похрустел малосольным огурцом (при этом у него из ноздрей продолжал тонкими струйками вытекать дым), зачем-то заглянул в пустую рюмку и, как-то неловко отводя глаза в сторону, сказал:
– Я понял, что ты имеешь в виду. А зачем тебе это?
Глеб пожал плечами и потыкал вилкой в огурец, словно проверяя, не станет ли тот кусаться.
– Да, в общем, незачем, – ответил он. – Просто от него там кое-что осталось… Компьютер, например. Вы знаете, что у него в памяти?
– Знаю конечно, – сказал Малахов и наполнил рюмки. – Ясное дело, проверил… Я решил, что тебе эта информация не повредит и поможет быстрее войти в курс дела. Ну, давай по маленькой за упокой души нашего подполковника. Дай бог, чтобы не воскрес.
– Даже так? – удивился Глеб, не донеся рюмку до рта. – А мне показалось, что он был довольно симпатичным парнем.
Прежде чем ответить, полковник выпил, опять похрустел огурцом, морщась, затянулся сигаретой и наконец сказал, внимательно разглядывая обкусанный малосольный огурец у себя на вилке:
– А он и был симпатичный. Красавец и умница. Знаешь, как бывает: служит человек, служит, а потом начинает задумываться. Что это, думает, я, такой красивый, умный и талантливый, вкалываю за копейки, жизнью рискую, ночей не сплю, а вокруг меня всякая сволочь на «мерседесах» ездит? Жалко ему себя становится. А от этой жалости один шаг до того, чтобы в суки податься.
Глеб понимающе кивнул, огорченно покачал головой и тоже выпил. История была знакомая, даже слишком знакомая. Людям вроде полковника Малахова приходилось сражаться сразу на два фронта, и, судя по всему, они проигрывали драку – их становилось все меньше, они вымирали, как динозавры, но пока что именно они определяли лицо организации, которая платила Глебу Сиверову деньги.
– В общем, когда мы решили его брать, – продолжал полковник, – оказалось, что брать некого. Не то погиб он, не то инсценировал свою смерть – неизвестно. Дача его сгорела, а труп, который в ней нашли, обуглился до такой степени, что.., ну, сам понимаешь. Начальство наше, конечно же, дело быстренько закрыло: мертвый офицер все-таки лучше, чем сука в бегах. Ну и вот… – Малахов развел руками и виновато улыбнулся. – Такой вот винегрет получается, Глеб Петрович. Я его, конечно, искал в порядке художественной самодеятельности, но найти так и не сумел. Может, там, на даче, и впрямь был он?
Слепой задумчиво покопался согнутым пальцем в сигаретной пачке, заглянул вовнутрь, смял пачку и сунул ее в карман. Малахов подтолкнул к нему свою, и Глеб закурил.
– Не знаю, – сказал он. – Мне так не кажется. Хотя откуда мне знать? Я его в глаза не видел, этого вашего подполковника. Может, он и сплоховал, и труп на даче был все-таки его. А может, и нет. Возможно, я с ним каждый день встречаюсь в гастрономе, а он смотрит на меня и думает: что же это за сволочь такая в моей квартире поселилась?
– Тьфу на тебя, – Малахов замахал руками, разгоняя облака табачного дыма. – Скажешь тоже. Даже перекреститься захотелось.
– Он был так опасен? – уточнил Глеб.
– Не опаснее тебя, – мрачнея, ответил Малахов, – но я бы предпочел голыми руками ловить какую-нибудь гюрзу или кобру, чем связываться с ним.
– Это не так сложно, – рассеянно заметил Слепой, наполняя рюмки.
