– Ты почему за мной ходишь? – спросила Лиза требовательным детским голоском.
– Да я, понимаешь… – забормотал Опалин.
Лиза с жалостью поглядела на него снизу вверх.
– А-а, – протянула она. – Тебе поручили за мной следить?
– Да, чтобы с тобой ничего не случилось, – быстро сказал Иван.
– А я подумала, мне показалось, – заметила девочка, и он убедился, что и сторож, и директор сдержали слово и ничего ей не сказали. – Ладно, ты не беспокойся. Я сейчас домой пойду. А Надьке ты не верь.
Опалин замер на месте.
– Постой, постой, – начал он, – ты это о чем?
– Сам потом увидишь, – бросила Лиза, удаляясь. – Ты просто не верь ей, вот и все.
Он стоял, хлопая глазами, с нелепым видом – словно не был сотрудником серьезнейшего ведомства, словно никогда не рисковал жизнью и не знал, чего она, эта жизнь, стоит; а вот поди ж ты, обыкновенная советская школьница сумела застать его врасплох. Опомнившись, он двинулся следом за Лизой, но весь настрой был сбит, и дистанцию между собой и объектом он соблюдал уже чисто машинально. «Она что-то знает, – думал он. – Наверное, я не нравлюсь Наде. Но почему она в таком случае не сказала мне об этом открыто? Я бы не обиделся», – он прекрасно знал, что обиделся бы, и еще как, но ему хотелось сейчас верить, что он перенес бы этот удар и глазом бы не моргнул.
И тут он увидел Надю. Она шла по тротуару, раскрасневшаяся от мороза, в шапочке с распушившимся мехом, в знакомом ему пальто с лисьим воротником. Он бросил быстрый взгляд в сторону Лизы – они почти возле ее дома, на улице – никого, кроме них троих; стало быть, никакой опасности, – и, решившись, подбежал к девушке.
– Надя!
– Уже у дома меня караулишь? – засмеялась она. – Тебе не кажется, что это немного… чересчур?
– Я не караулю, – сказал Опалин, задетый ее тоном, в котором, несмотря на дружескую шутливость, сквозило нечто от ее маменьки. – Я Лизу провожал. То есть не провожал, а…
– Тяжелая у тебя работа, – сказала Надя, с сочувствием глядя на его красное лицо.
– Да, нелегкая, – согласился он. – Послушай, а какой актер…
Он не успел договорить фразу, когда что-то недалеко от них загремело, потом обрушилось на тротуар льдистой глыбой. И в то же мгновение Опалин услышал крик.
Лиза кричала точно так же, как ее старшая сестра.
Глава 27
Спина
От этого крика у него внутри все перевернулось, он сорвался с места и побежал туда, где секунду назад стояла девочка со школьным портфелем, а теперь лежала груда льда и снега, частично разбившаяся при падении. Из-под нее медленно выкатывались струйки крови и расползались по тротуару. Сзади отчаянно визжала Надя, но он, ничего не слыша, бросился на глыбу, как на врага, и стал оттаскивать куски, откатывать, отбрасывать…
Он и сам хорошенько не знал, на что надеется – но вот показалось белое лицо Лизы, и ее ресницы чуть дрогнули. Опалин стащил с ее тела самый большой кусок и поднялся на ноги.
– Ах, какое несчастье… – бормотала Надя, в ужасе держа возле рта руку в пестрой варежке, – какое несчастье…
– Это не несчастье, – злобно ответил Иван, дергая щекой, – что ты тут стоишь? – неожиданно напустился он на нее. – «Скорую» зови! Врача, если есть в доме…
Взгляд Лизы остановился на его лице, нижняя челюсть начала дрожать – и он не выдержал. Он бросился в сторону, как пьяный, потом, опомнившись, побежал к проходу между домами.
Мысль Опалина была проста: в семье, где две дочери стали жертвами, третья не могла погибнуть в результате несчастного случая. Кто-то забрался на крышу, улучил момент и сбросил на Лизу ледяную глыбу. И Опалин старался не думать о том, что он сделает, когда доберется до этого «кого-то».
Он врезался в дворничиху, которая несла широкую лопату для разгребания снега, и чуть не сбил ее с ног.
– Куда несешься-то, оглашенный, – проворчала она.
– Угрозыск! – Опалин махнул удостоверением, выронил его и подобрал с проклятьем. – Убили девочку… Кто-нибудь поднимался на крышу дома?
Дворничиха, с опаской глядя в его перекошенное лицо, замотала головой.
– Кто-нибудь посторонний вертелся тут сейчас… или, может быть, в последние дни?
Дворничиха задумалась.
– Да посторонних много кого было… – начала она.
Но Опалина поджимало время, и он, оставив ее, кинулся к черному ходу. Сыщицкий его взгляд тотчас выхватил на недавно выпавшем снегу свежие следы двух пар валенок, которые вели из дома. «Она уже спустилась с крыши и, конечно, убежала… Какой же я осел!» Он подскочил к дворничихе, убедился, что одна пара следов точно принадлежит ей, и побежал вдоль второго следа, стараясь не затоптать его. Дворничиха поглядела ему вслед, покачала головой и изрекла глубокомысленное – то, что она всегда говорила, когда ей досаждал кто-нибудь из жильцов:
– Гепеу на тебя нет!
«Я был прав, прав – Лизе угрожала опасность – как же я недоглядел – сразу надо было бежать на лестницу и на крышу, захватил бы там мерзавку – а теперь…» Следы валенок уходили на оживленную улицу, и он видел по ним, что преступница спешила скрыться – и теперь, вероятно, была уже вне пределов досягаемости. «Нет, нет, нет, – отчаявшись, мысленно умолял Опалин кого-то, – только не это… Пожалуйста». Он выскочил из переулка и стоял, запыхавшись и чувствуя, как бешено колотится его сердце. Конец, конец всему: десятки, сотни чужих ног затоптали след, по которому он шел, витрины магазинов, вывески лавок, сутулые московские фонари – все было против него. Переводя дух, он обшаривал глазами улицу, ища свидетеля – постового – хоть кого-нибудь, кто мог ему помочь, но видел только спины, головы в шапках и толстых шерстяных платках, шинели проходящих военных, опять спины… И внезапно одна спина на другой стороне улицы словно поманила его; позже он пытался точно вспомнить, что именно показалось ему подозрительным, ведь ничего же особенного не было – ну, разве что втянутая в плечи голова и походка, чуть более поспешная, чем – чем у кого? У человека, который невиновен? Но, разом приободрившись, он припустился бежать за обладательницей спины, которая привлекла его внимание. На бегу он отметил еще одно обстоятельство: женщина, за которой он бежал, воровато, украдкой оглянулась через плечо – и, отвернувшись, еще сильнее втянула голову в плечи. Она спешила к очереди на трамвайной остановке (тогда, чтобы сесть в трамвай, становились в очередь); но тут Опалин догнал незнакомку и левой рукой (правой он во избежание сюрпризов нащупывал браунинг в кармане) развернул к себе. Да, он знал эту женщину, он даже был однажды у нее дома. На него смотрела Екатерина Александровна Кривонос, скромная учительница немецкого.
– В чем дело? – спросила она, имитируя удивление – и имитируя плохо, потому что интонация не повиновалась ей, и тональность фразы вышла перекореженной, как Лиза под обрушенной на нее глыбой. Неладно было также и с лицом: мускулы подрагивали, рот кривился, в глазах, на самом дне, плескалась тревога – и это окончательно убедило Опалина, что он не ошибся.
