Вместе с сим в обязанность торговцев поставляется, ежели между ими окажутся больные на пути, или в самом Харькове, нимало не скрывая их и не задерживая, объявлять полициям, для принятия в больницы и подания медицинского пособия».
В 1830 году холера появилась и в городе Изюме, однако особого ущерба не принесла. Как сообщал местный священник, «пораженные холерой, изюмцы прибегали к помощи Царицы Небесной, подняли Ее чудотворную икону, торжественно принесли в Изюм и на площади отслужили трогательный молебен, потом обошли с иконою все дома изюмских жителей, окропили их св. водой, вознося горячие молитвы Царице Небесной о прекращении лютой болезни. Вслед за тем холера внезапно прекратилась».
А вот в Одессе в январе 1831 года холера не закончилась. В газете «Северная пчела» было написано: «10 января. В Одесском уезде оставалось больных холерою 101 человек; а по 3-е января вновь заболело 18, выздоровело 22, умерло 7 и оставалось больных 90. В городах Овидиополе, Тирасполе и уезде оного, Дубоссарах, Григориополе, Николаеве, Бериславе, в течение последней недели месяца, умерло с небольшим 100 человек, и в первых числах января оставалось больных около 80. В селениях Херсонской губернии в исходе декабря было весьма малое число больных и умерших».
Только начала налаживаться обычная жизнь, открылось регулярное пароходное сообщение с Константинополем, как холера вернулась в Одессу.
«Эпидемическая болезнь, имеющая признаки холеры, вновь появилась в Одессе, в разных уездах Херсонской губернии и Бессарабской области. В Одессе 9-го числа июня заболело 6 чел., из коих того же числа умерло 3; 10-го числа заболело 7, умер 1; 11-го заболело 11, из коих в тот же день умерло 3, да из прежних больных 2.
К удержанию распространения эпидемии местное начальство приняло самые деятельные меры. Для подания врачебных пособий больным учрежден особый обширный госпиталь».
Борьба с холерой в новороссийских губерниях велась под личным руководством генерал-губернатора Воронцова.
Его предшественник, соратник герцога де Ришелье Александр Ланжерон проживал в это время в Петербурге. Друг Пушкина князь Петр Вяземский вспоминал, что «граф Ланжерон, столько раз видавший смерть перед собою во многих сражениях, не оставался равнодушным перед холерой. Он так был поражен мыслью, что умрет от нее, что, еще пользуясь полным здоровьем, написал духовное завещание, так начинающееся: умирая от холеры и проч.». Опасения графа оправдались, он умер именно от холеры. В том же завещании было указано, что тело Ланжерона должно быть захоронено в Одессе, что и было исполнено.
В январе 1831 года эпидемия холеры продвинулась из Киевской в Черниговскую губернию и снова появилась в Тамбовской. В марте заболевания были отмечены в Минской, Гродненской, Новгородской, Полтавской губерниях. Так, в Житомире было зарегистрировано 23 тысячи больных, что составляло примерно половину тогдашнего населения города.
Были как свидетельства беспорядков или погромов, даже с убийством врачей (в Поволжье), так и свидетельства бескорытия: «содержатель Волынской губернии Бердичевской вольной аптеки аптекарь Стрецкий, по случаю открывшейся в местечке Бердичеве эпидемической болезни холеры, будучи движим усердием к общей пользе, изъявил желание отпускать безденежно из собственной своей аптеки по рецептам медиков лекарства, действующие против сей болезни, и по каталогам назначенные для воинских чинов».
Министерство финансов сообщало о полтавской помещице Руденковой, пожертвовавшей крупную сумму на «обеспечение благосостояния» собственных крестьян. «За таковой благодетельный поступок надворной советницы Руденковой, – сообщалось далее, – объявить ей монаршее благоволение».
Запреты на передвижение вызывали недовольство всех сословий и порождали холерные бунты. Особенно сильными они были в Тамбове и Севастополе. Гоголь писал в 1831 году из Петербурга Жуковскому в Царское село: «…карантины превратили эти 24 версты [к вам] в дорогу из Петербурга на Камчатку».
Пушкин записал в дневнике за 26 июля 1831 года: «Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляют деревни, учреждаются карантины. Народ ропщет, не понимая строгой необходимости и предпочитая зло неизвестности и загадочное непривычному своему стеснению. Мятежи вспыхивают то здесь, то там. … В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний… Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стояли тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что, вероятно, где-нибудь да учрежден карантин, что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета».
Приобрело значительное распространение взяточничество среди карантинных чиновников. За взятку можно было сократить время пребывания в изоляции с 2 недель до 2 часов. Пушкин тогда же записал в своем дневнике: «Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ…».
Современники не знали, что такое холера, возможно, и сами врачи не совсем это представляли. Например, Пушкин как обыватель верил, что «холеру лечат, как обычное травление: молоком и постным маслом» и что она может возникнуть от простуды. Пушкин считал, что в столице эпидемия не может быть сильной, поскольку в Петербурге «много воздуха, да при том и море». Одним из действенных способов предохранения от заболевания он считал душевное спокойствие и бодрость. Были и те, кто лучшим профилактическим средством считал алкоголь.
Действенную меру против холеры нашли почти сразу же – хлорную известь, то есть обычную хлорку. И она действительно помогала, но не стала панацеей. В Петербурге все улицы почти как снегом были покрыты слоем хлорной извести, заодно ее лопатами скидывали в Неву ради дезинфекции. Но река просто уносила всю хлорку в море.
Из многообразных способов лечения наибольшее распространение получил метод Корбейна: прием внутрь каломеля и опия, кровопускание и растирание тела спиртом или водкой. В качестве предохранительных средств использовались также всевозможные сильно пахучие средства: камфора, хлор, апельсины с гвоздикой и т. д. Другими действенными средствами от холеры считались умеренность в еде и противопростудные мероприятия.
Официально рекомендовалось иметь при себе раствор хлорной извести или крепкого уксуса, которым нужно было часто протирать руки, участки лица около носа, виски и пр. С этой же целью советовали носить в кармане хлориновую (белильную) известь. Однако простой народ посчитал хлорку ядом. Нормально к ней стали относиться только в 1880-е годы.
Малороссийские крестьяне верили, что холера носит красные сапоги, может ходить по воде, беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Была беда, будет лихо!». Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни одного человека.
В России в те годы распространилось название болезни «корчова» за характерные судороги мышц. А в русских народных сказаниях холеру стали отождествлять со злобной старухой с обезображенным лицом. Также представляли ее как поветрие, которое летает над деревнями в виде огромной черной птицы со змеиными головами и хвостом. Летает она ночью, и где заденет воду железным крылом, там разразится мор. Спасаться от нее следует, идя в нетопленую баню, где надо залезть на полок и притвориться мертвым. Также надо замкнуть двери в домах: болезнь решит, что никого нет, и уйдет.
