Мистер Фредрик Динклэйдж был одного роста со своей женой, волосы чуть темнее, глаза карие. В свои сорок восемь он не имел ни единого седого волоса, которые, несомненно, появятся на его голове уже спустя несколько дней того ужаса, что обрушился на его семью. Несомненно стойкий, но с мягким характером, он не отходил от своей жены ни на шаг, не убирал своей руки с её плеча, не прекращал это плечо поглаживать или пожимать. В свои сорок восемь он был влюблён в эту женщину так же сильно, как двадцать лет назад. Интересно, каков брак Оуэн-Гринов, живущих в своём изысканном замке? С ними мы не общались одновременно: с каждым отдельно. Но что-то мне подсказывало, что миссис Оуэн-Грин не смогла бы похвастаться тем семейным благом, которым обладает миссис Динклэйдж, не имеющая просторного заднего двора и кухни размером с корт для мини-гольфа.
– Не знаешь, как дела у Роджера Галлахера? – поинтересовался у Шеридана мистер Динклэйдж, когда мы уже уходили.
Миссис Динклэйдж ушла от нас спустя пять минут разговора, не в силах успокоить свои расшатанные нервы, поэтому, после того, как её муж проводил её в спальню и вернулся обратно к нам, мы общались только с ним. Причём с Шериданом он общался исключительно на “ты”.
– Я его не видел со вчерашнего утра, когда он был у реки, – сдвинув брови, ответил Шеридан. – А почему интересуешься?
– Роджер одноклассник Эшли, ты ведь знаешь. Она несколько раз пыталась ему дозвониться, в конце концов, его девочка тоже… – мистер Динклэйдж запнулся. Он хотел сказать, что дочь Роджера Галлахера тоже погибла той ужасной ночью, но по факту её тела до сих пор не нашли, так что… – Его домашний телефон молчит.
– Наверное, снова напился, – еще сильнее сдвинул брови Шеридан.
– Да, знаю… Но у него никого, кроме десятилетнего сына, больше нет, поэтому мы с Эшли хотели бы его поддержать, но Эшли сейчас в таком состоянии, что из дома мы выйти не можем… – мистер Динклэйдж снова запнулся.
“Эшли сейчас в таком состоянии, что из дом МЫ выйти не можем”, – слова, которые мог произнести только по-настоящему сильный мужчина. Да, за шерстяной клетчатой безрукавкой этого человека был сокрыт редкий мужчина: умеющий быть хорошим другом, являющийся хорошим мужем и отцом.
– Я понял тебя, Фредрик, – Шеридан пожал руку Динклэйджа и на секунду скрепил это рукопожатие второй рукой. – Я проверю, как он.
– Спасибо, – поджав губы, сиплым голосом ответил Динклэйдж и опустил мокрые глаза. Он был на пределе. Нам пора было уходить.
Буквально нащупав входную дверь спиной, я едва сдержалась, чтобы не сбежать по ступенькам крыльца со скоростью света. Казалось, боль людей, живущих в этом доме, способна пронзить насквозь любое живое существо, ступившее в пределы его двора. Даже громадный серый с красным хвостом попугай жако, живущий в углу их гостиной, казался пришпиленным к своему насесту в виде кривой деревянной палки. Неужели и он тоже будет скучать по ней?..
Я тяжело выдохнула, словно пытаясь выдавить из себя ту скорбь, которую успела вдохнуть в стенах этого некогда счастливого дома. Осталось еще два таких дома.
– Миссис Динклэйдж одноклассница Роджера Галлахера, отца пропавшей Дакоты Галлахер? – обернувшись, с упертыми в бока руками, поинтересовалась я у подходящего ко мне Шеридана.
– Да, они одноклассники: Эшли Динклэйдж, Роджер Галлахер и Синтия Монаган.
– Синтия Монаган? Мать погибшей Эйприл Монаган?
– Да. И Монаганы следующие в нашем списке.
– Что ж… – я интуитивно направилась в сторону припаркованного у обочины вранглера.
– Дэшиэл, – Шериадн окликнул меня. Обернувшись, я увидела, как он указывает на дом слева. – Монаганы соседи Динклэйджей.
Глава 14.
Монаганы жили точь-в-точь в таком же доме, какой был у семейства Динклэйдж, однако внутренняя обстановка в нём была заметно более скромной, что можно было объяснить бо́льшим количеством детей: четыре дочери и один сын. Спенсер и Синтия Монаган внешне были настолько разными, что невозможно было понять, что именно их может объединять: он долговязый – она не из высоких, он черноглазый – она светлоглазая, он не смотрит собеседнику в глаза – она не сводит с собеседника глаз, он берет чашку чая одними только пальцами – она обхватывает чашку всей ладонью, он слегка горбится – у нее осанка настолько ровная, что кажется даже неестественной. Если бы я не знала, что у этих людей есть пятеро детей (было пятеро), я бы ни за что не догадалась, что они в принципе могут быть знакомы.
В отличие от миссис Динклэйдж, Синтия Монаган выдержала разговор со мной от начала и до конца, в отличие от мистера Динклэйджа, Спенсер Монаган сидел не рядом с женой, а напротив нее, не стараясь поддержать жену физическим контактом, хотя, безусловно, морально он поддерживал её как мог – старался отвечать на мои вопросы прежде, чем они призвали бы к ответу его вторую половину. Пара, расцвет любви которой миновал. Теперь их связывает 25% дружбы, 25% уважения и 50% закреплено за наличием общих детей.
В общей сложности мы провели в доме Монаганов тридцать-сорок минут. За это время мы узнали многое, но недостаточно много, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Однако я с самого начала решила делать выводы по результатам общения со всеми семьями погибших, потому преждевременно не расстраивалась.
С матерью Камелии Фрост и родителями Пэрис Оуэн-Грин мы общались накануне, поэтому следующей в нашем списке посещений была семья Патель. Семья, которая интересовала меня больше остальных, так как я считала, что погибшая девочка из этой семьи, Зери Гвала, может быть той самой яркой ниточкой, ведущей к разгадке случившегося. Стоит только нащупать эту нить и затем удачно её дернуть.
Готам и Лалит Патель были эмигрантами из Индии. В Маунтин Сайлэнс они приехали пятнадцать лет назад, тогда еще только с одним приемным сыном. Спустя некоторое время пара стала приемными родителями еще для троих детей: двух девочек и одного мальчика. Их старшему ребенку, Лиаму, было уже двадцать лет, он был примером идеального сына, учился в колледже на ветеринара и занимался волонтерской работой в питомниках для диких животных. Затем по старшинству шла семнадцатилетняя Зери, бывшая откровенно сложным ребенком, о чем было известно не только в школе, но и за её пределами. Еще в семье был шестнадцатилетний Чад, неспособный передвигаться без костылей (проблемы с рождения) и десятилетняя Шанти, девочка-аллергик. Во всех смыслах пёстрая семейка, обожающая джунгарских хомячков.
Готам и Лалит были шокированы гибелью Зери, но не убиты ей, как это было в случае с родителями других девочек. Неродной ребенок, проживший в семье всего пять лет и за это время явно успевший превратить жизнь семьи в кошмар – на фоне примерного Лиама, умного парнишки Чада и тихони Шанти, Зери явно выделялась своим темпераментом и страстью к запретным плодам. Из слов Готама и Лалит было ясно, что они скорбят о потери, как было ясно и то, что они удивились бы меньше, если бы подобный исход настиг их подопечную в более позднем возрасте. Они любили её, или пытались любить, но не стеснялись того, что, как родители, не смогли повлиять на попавшего в их семью сложного подростка. Как говорится, не сложно любить примерных детей, сложно любить сложных. В семье Пателей было трое примерных и один сложный. И, судя по всему, сложность их отношений с Зери в последнее время зашкаливала. Естественно они не знали о том, что Зери была беременна, однако тот факт, что они даже подозревать не могут, от кого именно их подопечная могла ждать ребенка, меня сильно разочаровал. Кажется Патели поставили крест на Зери еще до её совершеннолетия. Девочка действительно была тяжёлой.
