– Он тогда не смог его кинуть на мой стол лишь потому, что я простыла и неделю провалялась с этим ужасным гриппом.
– А сейчас, спустя всего лишь месяц, ты в каком-то захолустье расхлебываешь в одиночку убийство крупного масштаба.
– Понятно, – сжато выдохнула я. – Ты тоже считаешь, что он меня намеренно подставляет. Но причем тут… – я осеклась.
– Он был крестником жены Ирвинга… Понимаешь?.. Жена Ирвинга Банкрофта – крестная мать Блейка Макалистера.
– Ты издеваешься… – мой голос осел.
– Если бы.
– Откуда ты знаешь? – мой голос осел еще больше.
– Я всегда знал.
“Нет”, – мгновенно пронеслось у меня в голове. – “Нет, мир не может быть настолько тесен”.
– Но я её видела тогда, она пришла на похороны… Она была бледна, но… Жена Ирвинга совсем не плакала.
– Ну, знаешь, он всё-таки крестник, а не её родной сын…
– Тогда зачем точить на меня зуб?
– Ты сама понимаешь… Семья и всё такое. Думаю, идея принадлежит не самому Ирвингу. Думаю, его благоверная проела ему плешь… Даже не подозревал, что он такой слабак. Видимо сдался, решив угодить своей любимой наковальне.
Перед моими глазами начали проноситься отчетливые картинки последних дней: я впервые получаю задание без напарника, обычно старшего по званию, такого, который сможет профессионально подстраховать меня; меня впервые отправляют за тридевять земель от моей территории, пределов которых по профессиональным вопросам я до сих пор не покидала; арендованный ФБР автомобиль для меня пребывает в плачевном состоянии – я реально могла застрять посреди лесной глуши на этой чахлой кляче; номер в гостинице не забронирован и мне даже не сообщено о том, что этого не сделано и что мне самой необходимо разобраться с ночлегом; слова Банкрофта, сказанные сутками ранее: “Я понимаю, что ты хочешь серьезное дело, чтобы доказать всем, чего ты стоишь, но так ты только еще больше всё испортишь” – еще больше? И потом эта фраза: “Не мне учить Вас хладнокровию”. Хладнокровию?.. Неужели он имел в виду Блейка? Он не смеет!..
– Меня пытается списать… Чья-то жена?! – наконец нашла в себе силы выдавить я.
– Жена твоего начальника.
– Да хоть самого премьер-министра! Она… Она… Хренова чистоплюйка, потерявшая… – я запнулась. Я хотела сказать – крестника. – Она ведь даже не всплакнула… – мой голос снова начал садиться. – Даже не воспользовалась своим белоснежным платком, – о, да, я запомнила тот идеально выглаженный белоснежный платок, который она вытащила из кармана своего мужа! Я думала, она поддастся общему настроению и прольет каплю воды из своих глубоко посаженных глаз по неизвестному ей парню, а она, оказывается, в итоге не пролила и капли о своём крестнике.
– Дэшиэл, помнишь, о чем я тебя предупреждал, когда ты сообщила нам с твоей мамой, что собираешься идти в ФБР? Берегись эмоций. – я уже хотела сказать, что я себя контролирую, как вдруг Бертрам продолжил. – И не только своих эмоций, Дэш. Берегись эмоций тех, кто с тобой работает.
Он говорил о Банкрофте. Конечно, о ком же еще? Но я почему-то покосилась на дверь.
– Меня хотят сослать, списать, убрать – называй это как хочешь. После случившегося с Макалистером я больше не угодна своему начальнику… Его жене, – я гулко выдохнула.
– А ты сама, ты хочешь уйти?
Я замерла. Меня уже далеко отослали… Слишком далеко. Я рискую в любом случае: оформлю здесь несчастный случай – собственноручно заведу бомбу замедленного действия, которая рано или поздно сдетонирует, когда кто-то из родственников погибших девочек доберется до правды в следующем году или через десять лет, и осколки этого взрыва меня определенно точно порежут, если не искромсают на салат; если не поставлю на это дело штамп с надписью “Несчастный случай”, тогда придется повесить на него ярлык нераскрытого дела – пятно на моей карьере и репутации. Агент Дэшиэл Нэш еще так молода, а за её плечами уже один глухарь, да еще такой крупный, внушительный, способный перекрыть все её предыдущие заслуги.
Ирвинг хитёр. Козёл.
– Признаться честно, я подумывала над тем, чтобы уйти, – закрыв глаза, я запрокинула голову, прислушиваясь к затихающему за окном дождю. – Не совсем уйти, просто заняться чем-то помельче. Ну, знаешь, чем-то, что не будет связано с трупами, – Бертрам хотел что-то сказать, но я ему не дала. – Но теперь, когда Банкрофт так поступил, я просто не могу позволить себе уйти. Я либо раскрою это дело, либо повешу на него ярлык глухаря, но ни за что, как бы сильно Ирвинг того не добивался, не подпишусь под несчастным случаем.
– Я понял тебя. Мне нужно сказать девочкам, что ты задержишься.
– Прости.
– Всё нормально. Я горжусь тобой.
– Спасибо, – я тяжело выдохнула.
Мне всегда было жаль, что Бертрам не мой отец, но сегодня я ощущала эту детскую досаду острее. Как бы я хотела, чтобы он любил меня как родную дочь, а не как ребенка своей любимой, но умершей женщины. Да, он любил меня, по-честному, по-максимуму от той любви, которую мужчина способен выделить на чужого ребенка, но это было не то… Жаль, что душевного усыновления не существует. Я хотела бы, чтобы душа этого человека усыновила меня. Хотела бы называть его отцом так же, как называют его мои младшие сёстры, внешне так похожие на него. Но он их отец – не мой. Как же жаль…
Отложив мобильный в сторону, я легла на диван поверх одеяла даже не думая раздеваться, с абсолютным осознанием того, что бессонница на сегодня мне обеспечена.
Глава 25.
Синтия Монаган.
Что я имею в свои сорок два? Место фармацевта в аптеке при местной больнице, которое занимаю с тех пор, как вышла из своего последнего декрета (уже целых десять лет прошло, надо же…) сорокапятилетнего мужа, по совместительству одного из трех имеющихся стоматологов в Маунтин Сайлэнс, дочерей двадцати и девятнадцати лет (Селена учится на архитектора, Сандра на фотографа), пятнадцатилетнего сына (Тео еще не определился с тем, кем хочет быть, вечно твердит, что самим лишь собой) и тринадцатилетнюю дочь (Клэр мечтает однажды каким-то чудом превратиться в супермодель – чудом, потому как внешность у моей дочери самая обыкновенная, таких девочек с веснушками на носу миллионы на земном шаре). А еще у меня была семнадцатилетняя Эйприл, с которой я в последнее время не очень ладила из-за её подросткового возраста, и которую я любила не меньше, чем остальных своих детей…
Пятеро детей: и о чём мы со Спенсером только думали?! Конечно же я знаю, о чем мы думали или не думали при каждой нашей беременности: Селена результат забытого дома презерватива и секса на заднем сиденье кадиллака, когда-то принадлежащего родителям Спенсера, Сандра результат порванного презерватива, с Эйприл подвели противозачаточные таблетки, зато Тео мы завели осознанно. Стоял вопрос о том, кому родители Спенсера отдадут дом ушедшей в лучшей мир матери моей свекрови: нам или старшему брату Спенсера, у которого к тому времени тоже было три ребенка – все мальчики. В доме нуждался каждый из нас и тогда Спенсер предложил мне сделать манёвр – забеременеть четвертым ребенком, чтобы перевес мнения родителей оказался на нашей стороне. В итоге уже к концу месяца я была беременна, а еще через неделю выбирала обои к детским спальням в новом доме. До сих пор мы жили в небольшой квартире с двумя спальнями, а здесь вдруг в моём распоряжении оказался целый двухэтажный дом, с тремя спальнями, просторной гостиной и даже камином. В итоге Селена, Сандра и Эйприл расположились в одной комнате, а для Тео мы выделили отдельную комнату, оформленную специально для мальчика. Как же Спенсер был рад, что сумел хотя бы с четвертой попытки обзавестись сыном! И я тоже была рада, хотя нам и стало материально тяжелее справляться с родительством. Поэтому, когда спустя полтора года после рождения Тео я узнала о том, что снова забеременела, я рыдала, как семнадцатилетняя девчонка, узнавшая о перспективе своего первого материнства. В тот момент материально семью обеспечивал только Спенсер, но зарплаты стоматолога едва бы нам хватало, если бы не помощь родителей и старшего брата Спенсера, который за последний год заметно разбогател, решив остановится на трех детях и вместо того, чтобы заводить новых, занялся рыбацким бизнесом, который оказался весьма прибыльным. Я сразу предложила сделать аборт. Спенсер меня отговорил. В итоге я родила Клэр, после чего мы, наконец, оказались у черты бедности. Теперь подачки наших родителей и старшего брата Спенсера не казались нам чем-то, от чего мы могли бы позволить себе отказаться хотя бы раз в месяц. Унизительно, но не смертельно. Однако мы справились: в аскетичной скромности, но не в откровенной бедности, мы почти сумели вырастить почти всех наших детей. Селена и Сандра изначально помогали нам оплачивать своё обучение в колледже – обе устроились официантками на первом же семестре своего обучения в большом городе – поэтому мы со Спенсером откровенно рассчитывали на то, что и Эйприл поможет нам в этом плане, тоже устроится официанткой и сможет оплатить хотя бы часть своего обучения, а там нам останется выучить всего только двух детей из пяти. Главное только, чтобы девочки “случайно” не “оплошали” в процессе своей учебы. Пожалуй, до сих пор это был мой самый большой страх – увидеть своих дочерей беременными и одновременно неспособными обеспечить себя материально. Я столько времени потратила на то, чтобы объяснить им, что мы с их отцом просто задохнемся, если вдруг кто-то из них (хуже только если их будет больше одной) подкинет нам незапланированного внука, столько наставляла их на тему о том, что секс допустим только после свадьбы, хотя прекрасно знала, что Селена потеряла девственность в шестнадцать, а Сандра в семнадцать, знала, что сама я распрощалась с ней в еще более раннем возрасте… Я так боялась увидеть выросшие животы своих дочерей и не увидеть рядом с этими животами достойных мужчин, оформивших новые формы моих чад, что упустила самое важное. Я упустила любовь, но осознала это слишком поздно. В момент, когда два дня назад в наш дом вошел Шеридан с той девушкой, агентом ФБР – они хотели узнать подробности не примечательной жизни одной из моей дочерей, той, которой не стало… Смотря на эту молодую девушку, сидящую напротив меня, я вдруг поняла, как сильно я постарела в этом браке, рожая и воспитывая пятерых детей, выслушивая их капризы и упреки, терпя их подростковые выпады и импульсивные действия, и всё это на грани бедности, всё ради того, чтобы в итоге не справиться. Я не справилась. Я потеряла не только Эйприл. Теперь я видела, что я потеряла больше. Оказывается, Спенсера я не люблю так давно, что даже вспомнить не могу, когда последний уголёк моей любви к нему угас, и это несмотря на то, что этот мужчина мне никогда не изменял, однако… Однако он тоже меня больше не любит. Сегодня будет четвертый день, как разлюбил, но… Но другое ощущение, всё это время связывающее нас, мы все ещё не потеряли – привязанность, подкрепленную некоторым уважением. Например, уважением к привычке смотреть два разных телевизора в двух разных комнатах, чтобы не мешать друг другу с просмотром любимых передач, или уважение к периодически возникающему желанию ужинать отдельно друг от друга и от детей. Уверена, у Динклэйджей всё иначе. Эти двое всегда были примером трепетных чувств. Откровенно говоря, я немного завидую этой паре. Всегда завидовала, но по-хорошему, как может завидовать только лучшая подруга. С Эшли я дружила со времен средней школы – мы ходили в один класс – после же того, как мы стали соседями, наши семьи превратились чуть ли не в закадычных друзей: Спенсер и Фредрик стали держаться вместе даже на работе, мы же с Эшли нашли много точек соприкосновения на почве детей. Эрик Динклэйдж ходил в один класс с нашей Сандрой, Челси с Эйприл, Хоуп с Клэр. Челси Динклэйдж – вот у кого были все шансы стать супермоделью, с её-то красивеньким личиком и округлой грудью, а она, в отличие от моей Клэр, хотела стать педиатром. Даже в этом Фредрик и Эшли Динклэйдж обошли нас со Спенсером, а они ведь даже не старались: все их дети мечтали и уже становились докторами, пока наши проваливали экзамены на факультете архитектуры, мечтали фотографировать африканские прерии, превратиться в супермодель или просто остаться собой.
