Моя первая беременность была сложной, но когда я повторно забеременела всего спустя четырнадцать месяцев после рождения Зака, тогда я поняла, что беременность может быть не только сложной, но и страшной. Пять месяцев из семи я пролежала в больнице на сохранении, на седьмом я разродилась девочкой, крохотной, совсем невесомой. Она выжила, и я тоже. И это было чудом. Спустя пять лет я отказала Максвеллу в идее завести третьего ребенка – он хотел еще одного сына. Для поддержки своей риэлторской компании в будущем. Тогда меня удивило, что после того, что я пережила в первые две свои беременности, едва выкарабкавшись живой из последней, он может предлагать мне рождение еще одного ребенка, сейчас же меня это не удивляет. В конце концов, меня в постели уже тогда никто не ждал. Всегда ждала я. И он всегда приходил. И всегда слишком поздно.
У меня остался только Зак. Мои родители умерли не так давно, всего три и четыре года назад – в один и тот же месяц с разницей в год. Кроме них у меня больше не было близких родственников, никаких братьев и сестер, дядь и тёть, кузенов и кузин. Это даже как-то странно: вдруг остаться одной во всем мире, не смотря на то, что ты замужем, у тебя есть дети… Теперь только один ребенок.
Раньше, когда у меня была лучшая подруга, мне было легче. Мы с Джейн Леблан дружили с младшей школы, несколько лет сидели за одной партой и были практически неразлучны, пока она не вышла замуж за Роджера Галлахера, а я не стала женой Максвелла Оуэн-Грина. Дружить стало сложнее, много времени отнимала работа: Джейн работала продавцом-консультантом в магазине местной мебельной фабрики, а я стала секретарем Максвелла, тем самым, на котором, по сути, уже давно держится весь этот треклятый риэлторский бизнес. Иногда мне даже кажется, что Максвелл только притворяется главой компании, а на самом деле этой главой являюсь я – его секретарь-поводырь. Или, что он глава, а я шея, на которой держится эта глава: отруби шею и голова рухнет, не в силах удержаться на плечах без шеи ни секунды.
Я закрываю глаза и представляю, как голова моего Максвелла летит на землю. Какой же он беспомощный без меня. А я без него?.. Я без него уже давно… Выходит, я не такая уж и беспомощная. Страшно одинокая, но совсем не беспомощная. И всё же мне нужна поддержка. Хорошо, что у меня есть Зак. Плохо, что я тогда отказалась от идеи родить еще одного ребенка. Сейчас бы ему могло быть около десяти лет и всё бы определенно точно было бы по-другому. Может быть Пэрис была бы сейчас жива, а может быть я умерла бы по итогам третьей своей беременности и не увидела бы сейчас смерти своего ребенка. Всё определённо точно было бы по-другому…
Я снова задумываюсь, прислушиваясь к раскатам грома, раздающимся со стороны безымянной горы… Надо же, какой Максвелл везучий. У него даже детей больше, чем у меня. На одного ребенка больше, но это слишком значительный перевес. Да еще и не дочь, а сын, которого он так хотел. Когда сегодня я разговаривала по телефону с агентом ФБР Дэшиэл Нэш, я не могла оторвать взгляда от Максвелла и Джастина, стоящих напротив меня в нашем слишком длинном и слишком темном прихожем коридоре. Отвечая на непонятные вопросы агента о каких-то фамилиях, я думала только об одном: как же эти двое похожи друг на друга. Ни один мой ребенок не был так похож на своего отца. Пэрис была точной копией моей матери, а Зак на одно лицо со мной, зато Джастин был бесспорно внешне похож на Максвелла, пусть даже улыбался он куда чаще своего вечно хмурого отца. Из-за этой схожести отца и сына смотреть на этого мальчика мне порой бывало больно: какая-то женщина, не я, когда-то смогла родить от человека, сейчас являющегося моим мужем, более похожее на него дитя, чем те дети, которых от него впоследствии родила я.
Каким бы Джастин ни был заботливым и сколько бы успокоительных чаев он мне не заварил за эту ужаснейшую неделю моей разбитой жизни, всё равно рука Зака на моем плече будет казаться мне лучшим успокоительным. Не потому, что я была злой мачехой – какой вообще мачехой я могла быть этому парню? Максимум я могла стать его подругой, и я ей стала, честно. Просто он не мой ребенок, вот и всё. И этот ребенок, которого я никогда не смогу полюбить как мать, этот взрослый парень, который теперь не находит себе места от горя, выплакал все свои глаза, выпил все успокоительные чаи, выбросил все свои виниловые пластинки, которые так нравились Пэрис. Зак страдал тише, он мог найти место в этом пугающе большом доме и для себя, и для меня. Жаль, что в этом доме у Джастина не было такого человека, в объятьях которого он мог бы укрыться от этой бури. Даже не смотря на то, что Максвелл достаточно скоро полюбил его больше, чем Зака, всё же Джастину не к кому было примкнуть в своей боли. И поэтому в эти дни я пыталась хоть как-то утешить его ласковым словом, которого не могла подобрать даже для себя. Я даже пыталась его обнимать, но ему от моей ласки становилось только еще больнее. Я словно ложками сыпала соль на его раны. Он слишком поздно обрел сестру, того самого человека, с неподдельной радостью распахнувшего перед ним дверь отчего дома, чтобы теперь потерять её, не успев подарить ей того самого котёнка, о котором она так давно мечтала и которого он притащил в дом за сутки до её гибели. Он готов был сделать, казалось, всё ради улыбки своей внезапно обретенной сестры, в лице которой, как мне теперь кажется, он и видел всю свою семью. Она одна его приняла по-настоящему. Она и Максвелл. А мы с Заком просто подружились с ним и всё. И теперь Джастин остался среди друзей, без семьи. Второй раз её потерял. Свою семью. Неудивительно, что в эти страшные дни он выглядит не менее убито, чем я. Хорошо, что Заку, в отличие от своего старшего брата, есть на ком зациклиться. Если бы не забота обо мне, вдруг бы он так же, как его брат, лез бы на стену?.. Даже страшно представить. Страшнее только наблюдать за тем, как Максвелл в своём кабинете ночами перебирает стопки бумаг, в которых ничего не смыслит. Пытается заглушить свою боль, обходя стороной боль остальных членов своей семьи. Ничего у него не получится. У нас с Заком получится, ведь мы держимся вместе, а у него нет. Но кто поможет Джастину?.. Он ведь так остро нуждается в помощи. Кто-то должен сказать ему, что он должен отпустить Пэрис… Хотя бы постараться…
Кто-то должен… Но не я. Потому что я сама не могу.
Глава 35.
Я проснулась от глухого и резкого хлопка, за которым последовал то ли треск, то ли скрежет. Неосознанный страх накатил на душу в то же мгновение, как я открыла глаза. Кажется, мне что-то снилось, но я не была в этом уверена… Уставившись взглядом в закрытую дверь, я попыталась понять, что же меня разбудило, как вдруг заметила, что комната залита необычным освещением. Я повернула голову в сторону панорамной стены и сразу же замерла. За окном разлилось молоко. То самое, с корицей и мёдом, уговорившее меня поспать два часа до полуночи и два часа перед рассветом. Мо-ло-ко…
Я встала с дивана и, сонно натянув на себя джинсы, подошла к окну, чтобы рассмотреть это сюрреалистическое явление получше. Туман был таким густым, что хоть ножом режь. Впервые в жизни я видела подобное…
Я интуитивно дернулась еще до того, как заметила то, что меня испугало. На широкой полосе подоконника по ту сторону стекла сидела большая птица и глазела прямо на меня своими огромными черными глазами, неестественно растопырив одно из своих крыльев и раскрыв острый клюв, словно в неестественном для птицы сердечном приступе. Я сразу узнала в этом перепуганном существе пустельгу – такие встречались у нас в Манитобе. Видно из-за густого тумана птица не сориентировалась и врезалась прямо в окно моей комнаты. Это опасно. Она могла повредиться… Опасно…
