– Что с Траубергом? – сменил тему Старыгин.
– Воз и ныне там, товарищ полковник. Трауберг находится в бункере, и Крейцер втирается к нему в доверие. Будут новости – начнем реагировать. Обстановка накаляется, скоро из бункера побегут крысы. На вашем месте я не стал бы загружать наш отдел посторонними делами, тем более связанными с разъездами. Мы постоянно должны быть наготове. Не сочтите за нежелание работать.
– Ладно, жди, – махнул рукой Старыгин. – От вашего отдела все равно никакого толка. То вы Штерна принимаете за Трауберга, то какого-то долговязого за Отто Скорцени, да еще и с нашими идейными противниками на мосту братаетесь.
– А про Скорцени я разве не предупреждал, товарищ полковник? – дерзнул Андрей. – Он не мог находиться в данном квадрате. Скажите, в том, что Гитлер себя прикончил, тоже мой отдел виноват?
– Ох, майор-майор, – удрученно покачал головой глава управления, – вот что близость победы с людьми делает – права начинают качать, старших по званию не уважают, дерзят. Скоро окончательно распустится молодежь… Ладно, ступай, жди у моря погоды.
В ночь на 1 мая было затоплено берлинское метро. Бои в районе Ангальтского вокзала носили наиболее ожесточенный характер. Немцы активно использовали тоннели, входы и выходы из метро – совершали подземные маневры, наносили неожиданные удары в тыл штурмовым отрядам.
Три дня части 29-го гвардейского корпуса вели изматывающие бои с мобильными подразделениями, несли тяжелые потери, терпели неудачу за неудачей. Выбить противника из метро оказалось трудной задачей. Тогда и было принято решение – затопить тоннели, подорвав перемычки и перекрытия на участке под Ландвер-каналом.
На позиции выдвинулись части 2-й штурмовой инженерно-саперной бригады при 8-й армии Чуйкова. На козлы под перекрытием заложили две тонны взрывчатки. В результате взрыва образовался пролом, куда и хлынула вода из канала. Тоннель затопило, противнику осталось лишь стремительно бежать, неся потери.
Солдаты корпуса генерала Хетагурова воспользовались ситуацией, нанесли удар и вытеснили немцев из района Ангальтского вокзала. Часть тоннелей метро, где прятались гражданские и раненые солдаты, оказалась подтопленной, и людям пришлось покидать насиженные места. Обрушение тоннелей и коллекторов подземного хозяйства происходило и на других участках – иного способа выдавить немцев не существовало.
Разрушения были серьезные, но большой трагедии не произошло – уровень Шпрее был на полтора метра ниже уровня метро. К тому же вода распространялась медленно, и уровень ее поднялся незначительно.
И все же новость в первые часы вызвала живой интерес. Грешили на фюрера, обезумевшего настолько, что он-де решил затопить собственный город. Крейцер докладывал: ничего подобного в бункере не обсуждалось, Гитлер подобных приказов не отдавал – разве что с того света…
Утром 1 мая сжалось кольцо вокруг центральной части Берлина. В руках у немцев остались правительственный квартал и район Тиргартен. Именно здесь находилась канцелярия Гитлера, а в ее дворе – небезызвестный бункер.
Новость о бесславной кончине фюрера все же просочилась. Ночью немецкая сторона запросила переговоры. Сообщение принял штаб 8-й гвардейской армии. «Пусть приходят, поговорим, личную безопасность гарантирую», – пожал плечами генерал-полковник Чуйков, давно позабывший, что такое сон.
Ракитин лично наблюдал, как в штаб прибыли парламентеры. Возглавлял делегацию бледный статный генерал пехоты Кребс – начальник штаба верховного командования сухопутных войск. Генерал неплохо говорил по-русски. В 1930-е годы он был помощником германского военного атташе в СССР, долгое время проживал в Москве и лично знал многих советских военачальников. Переводчик не потребовался.
Чуйков встретил Кребса с прохладной учтивостью, внимательно выслушал. Парламентер сообщил командарму о самоубийстве Гитлера (это уже не было новостью) и о том, что фюрер перед гибелью составил завещание о будущем Германии. Рейхспрезидентом «новой» Германии назначался гросс-адмирал Карл Дениц, ныне находящийся на севере страны, а рейхсканцлером – Йозеф Геббельс, бывший министр пропаганды. Новое правительство предлагало Советскому Союзу заключить перемирие. Этот шаг германского руководства был непонятен и даже в плане потянуть время вызывал вопросы. Возможно, это был лишь крик отчаяния.
Чуйков попросил подождать и связался с Жуковым. Жуков связался с Верховным главнокомандующим. Сталин удивился: о каком перемирии вы там говорите? Несколько кварталов осталось. Только безоговорочная капитуляция! Генерал пехоты Кребс, не меняясь в лице, выслушал условия, отдал честь и покинул штаб 8-й армии. В шесть часов вечера новое правительство Германии отклонило требование о капитуляции, и на кварталы, удерживаемые немецкими частями, обрушился град артиллерийских снарядов…
1 мая части 1-й ударной армии южнее Рейхстага соединились с 8-й гвардейской армией. Территория, занимаемая немцами, окончательно съежилась. Сдались два важных узла обороны: цитадель Шпандау и «Зообункер» – огромная железобетонная крепость с зенитными батареями.
Йозеф Геббельс недолго пробыл «местоблюстителем». Единственная его затея в должности рейхсканцлера – провести переговоры с советской стороной – с треском провалилась.
Вечером 1 мая Крейцер снова вышел на связь. Видимо, его соратникам было безразлично, кому и зачем он отправляет донесения. О прорыве в Берлин армии Венка уже никто не мечтал. О том, что Рейхстаг практически взят, в бункере тоже знали. Крысы потихоньку покидали тонущий корабль, но бригаденфюрер Трауберг находился на рабочем месте и постоянно кому-то звонил, потом срывался на крик, требовал от связистов починить ту или иную линию. Судя по его активной возне, фон Трауберг не собирался кончать жизнь самоубийством. Последнее стало повальным увлечением обитателей бункера.
Крейцер радировал: Геббельсу предложили покинуть логово и попытаться выбраться из Берлина. Геббельс отказался – сослался на больную ногу и шестерых детей, с которыми он точно далеко не уйдет. Незадолго до девяти часов вечера его супруга Магда попросила главного врача санитарного управления СС сделать ее шестерым детям инъекцию морфина. Врач не отказал высокородной даме, сделал все, как она просила. Затем она самолично в присутствии оберштурмбаннфюрера Штумпфеггера раздавила у них во рту ампулы с цианистым калием. Дети были маленькие – от пяти до двенадцати лет. Пять дочерей и сын. Подробности смерти Геббельса и его супруги неизвестны, но трупы их нашли недалеко от запасного выхода из бункера.
– Вот же уроды несчастные, – бормотала Лизавета Петровна, принимая сообщение. – Ну, ладно, сами себя, туда им и дорога, но при чем тут дети? Они же маленькие, ничего не понимают…
– Сам поверил своей же пропаганде, – ухмылялся Корзун, – что русские придут и всех повесят. Русских же хлебом не корми – дай поглумиться над маленькими детками…
Эпидемия самоубийств под зданием Имперской канцелярии входила в критическую фазу. Одновременно с четой Геббельс покончили с собой генерал Кребс и главный адъютант Гитлера генерал Бургдорф. Пришли в столовую, немного посидели, поговорили, после чего Кребс выстрелил себе в висок, а Бургдорф – в сердце. На их трупы наткнулся слонявшийся по подземелью Крейцер – заглянул в столовую, чтобы поживиться чем-нибудь съедобным, и сразу потерял от увиденного аппетит.
