– Смотри, как натрескались, гады, – посетовал Шашкевич. – Чего тут пить – полторы бутылки на всю ватагу, а пьяные вдрызг. Слабая нация. Да еще и чувствительные, как бабы.
– Не говори, Федор, – согласился Корзун. – Стыдно за германскую армию.
Засмеялся Вобликов. Снова подскочил неугомонный коротышка и опять скис, обнаружив над собой «дамоклов меч» с прикладом.
– Людям маленького роста… – начал Шашкевич.
– Да, сейчас я причиню кому-то страдания, – подтвердил Вобликов и толкнул коротышку. Тот упал, неловко подвернув ногу, начал трезветь, что было для него совсем уж неприемлемо.
– Русские свиньи… – процедил он и добился-таки своего – получил от Шашкевича в зубы. Остальные притихли, только обергренадер в пьяной меланхолии поглядывал на автомат.
– Поздравляю вас, господа, – сообщил Андрей. – Война окончена. Германская армия капитулировала, хотя охотно допускаю, что до вашего сведения этот факт еще не довели. Рады сообщить вам прекрасную новость. А теперь проваливайте, пока мы добрые! – Он вскинул автомат. – Быстро!
Ни пистолетов, ни гранат у них при себе не было – давно избавились от амуниции, имелись лишь автоматы. Они уходили, пошатываясь, словно поджав хвосты, как побитые дворняги, постоянно оглядывались, ждали очереди в затылок.
Автоматического оружия оказался явно переизбыток. Захваченные автоматы бойцы сбросили в колодец, потом отправились дальше. Ракитин подгонял – столько времени потеряли! Пока с одними поговоришь, потом с другими…
Оставшееся расстояние до станции пробежали за пятнадцать минут. На перроне поблескивали огоньки, шевелилась человеческая масса. Снова уплотнился трупный запах.
Контрразведчики невольно ускорились, достали пилотки, использовали их в качестве респираторов. Пилотки пропахли потом, но это был нормальный «живой» запах…
У стены, в стороне от полотна, были сложены мертвые тела. Очевидно, умерших на станции относили сюда, чтобы избавиться от запаха разложения, аккуратно «штабелировали» друг на друга. Пожилые мужчины и женщины, бывшие раненые солдаты вермахта, болезненно худая девушка с тонкими волосами и в кофточке с трогательными ромашками. От чего она умерла, даже предполагать не хотелось. Почему-то запомнилась эта щемящая боль в глазах молодой немки. Комок тошноты застрял в горле.
– Можно глупый вопрос, товарищ майор? – поежившись, прошептал Корзун. – Все понятно, бога нет, дьявола тоже, есть только единственно верное представление о мире – материалистическое… И все же, как вы считаете, есть там что-нибудь после смерти? Ну, хоть что-то, неважно, что? Умираем – что потом? Осознаем, что умерли? Порой очень сильно беспокоит, товарищ майор, что там за гранью? Только не смейтесь, не говорите, что сами об этом не думали…
– Денис, ты издеваешься? – Ракитин закашлялся. – Какая разница, думал – не думал? Все мы убежденные материалисты и все равно об этом думаем. А толк-то какой? Мне никто не докладывал об обстановке на том свете, разведданных нет, и сам я туда не ходил. Это у мертвых надо спрашивать, только они в курсе. А у мертвых как спросишь? Нас с ними пропасть разделяет…
– Да какая там пропасть, – смущенно пробормотал Корзун, озираясь на мертвецов. – Нет никакой пропасти, есть один неверный шаг… Ладно, умрем – узнаем. Только обидно, что никому рассказать об этом не сможем…
На сознание давило присутствие огромной массы людей. Оперативники прятали пилотки, советские автоматы, затянули под горло плащ-палатки. Но разве спрячешь то, что в глазах? Кого они хотели обмануть?
– Будем надеяться, что нас не раздавит негодующая толпа, – вздохнул Вобликов, первым подбираясь к боковой лестнице.
Такое ощущение, что на перроне станции «Принцаллее» собралось все население района. Люди сидели и лежали плотными рядами, прижимаясь друг к другу. В основном гражданские – женщины, дети, мужчины непризывного возраста. Кто-то лежал на голом полу, кто-то на подстилках, накидках, на рваной мешковине. Женщины обнимали детей, смотрели со страхом, как из тоннеля выбираются демоны.
Они все понимали. Это были не их люди. Это были пришельцы, захватчики, дикие варвары, пришедшие уничтожить их многовековую европейскую цивилизацию, имеющую давние гуманистические традиции! Самое противное, что большинство в это верило, не являясь при этом плохими людьми. Много лет Германией управляла грамотная пропаганда, а о зверствах СС за пределами страны подавляющая часть населения даже не подозревала…
От русских старались отодвинуться, опускали головы. На перроне царил убийственный запах. Густо кашлял, надрывался пожилой мужчина. Среди гражданских одежд мелькали военные френчи, шинели – в основном раненые, брошенные своими сослуживцами. Умирал, подрагивая, седой унтер – он лежал на боку, плохо перевязанный, мутные глаза его постепенно превращались в стекляшки.
Оперативники лавировали между телами, отводили глаза, если кто-то устремлял на них тоскливый взор. Плакала маленькая девочка в коротком детском пальто фасона «колокольчик». Совсем еще ребенок, годика три-четыре, кудрявая, светловолосая, с большими глазами – она сидела на коленях и размазывала слезы по щекам. Окружающим было не до нее – большинство даже не понимало, почему тут сидит эта девочка и плачет. Люди казались больными. А у тех, кто находился в здравии, были свои дети и пожилые родственники.
Ракитин опустился на корточки. Девочка всхлипнула, устремила на него жалобный взгляд. Он что-то спрашивал: где мама, бабушка? Крошка лопотала, а он почти не понимал. Бежали с мамой, которую зовут Гретхен, все было так страшно, что-то громко падало, бабушка осталась в доме, а почему она там осталась, маленькая Хильда не знает, мама плакала, говорила, что бабушка позднее придет…
– Товарищ майор, пойдемте, чего застряли? – сказал Вобликов. – Будем ждать, пока в нас кто-нибудь пальнет?
– А вы следите, чтобы не пальнули.
Как-то тронули молящие детские глаза. Она не отворачивалась, не шарахалась в ужасе – доверчиво льнула к незнакомцу.
– Чей ребенок? – строго спросил Андрей, озирая присутствующих.
Люди опускали глаза, в лучшем случае пожимали плечами. Привстал раненый, что-то просипел о порхающих повсюду ангелах. Девочка не могла сообщить ничего вразумительного. Жива ли ее мать? Но лопотала, что жива, оставила маму с другими тетями, пошла гулять, заблудилась…
– Мне кажется, она оттуда пришла… – подала голос пожилая фрау в драповом пальто и показала глазами в дальний конец перрона. – Наверное, с лестницы спустилась… Людьми забита вся станция, вплоть до выхода… Я пыталась у нее спросить, она не может ответить. А искать ее родственников нет сил…
Ракитин взял ребенка за руку и повел к выходу. Девочка покорно семенила следом, уже не плакала, только терла глазки кулачками. Люди отодвигались с прохода, обнимали свои сумки и баулы. Оперативники лавировали следом, вертя головами.
«Вот и вывалялись в простом немецком народе… – комментировал происходящее Корзун. – Конечно, времени вагон, давайте всем поможем…»
