Это было незабываемо! Офицеры Красной армии бежали за взлетающим самолетом, пытаясь подбить его огнем из автоматов!
«Шторьх» объехал остов сгоревшего автомобиля, выбрался на дорогу, проложенную за оградой аэродромного поля. Справа был забор, слева – зеленый луг с маленькими перелесками. Ни одной живой души.
На повороте пилоту пришлось притормозить, и им удалось немного сократить дистанцию. Пятьдесят метров, теперь уже сорок, тридцать… Бежали на пределе, задыхались.
Нарастал рев двигателя, еще немного, и самолет начнет ускоряться, а потом не догонишь, останется только ручкой помахать!
«Только бы не споткнуться, – стучало в голове, – только бы не споткнуться…»
Пули хлестали по самолету, попадали в шасси, в крылья, но ощутимого вреда не приносили. Ревели посаженные глотки, открылось второе дыхание – Ракитин вырвался вперед. Вобликов догонял, хотя глаза уже выкатывались из орбит.
– Товарищ майор, у меня патроны в автомате кончились…
– У меня тоже… – Ракитин выпустил на бегу последнюю очередь. До самолета оставалось двадцать метров – рукой подать! Он катил по дороге, подпрыгивал, из-под шасси вырывались завихрения пыли.
– Товарищ майор, что делать? Из пистолета не подбить… Товарищ майор, у меня граната есть, лимонка… Разрешите бросить?
– Олег, с ума не сходи… Там время замедления четыре секунды… Пока добежим, в самом центре взрыва окажемся…
– Так не надо бежать, товарищ майор… Падаем, и будь что будет, все равно уже не догоним… Смотрите, он ускоряться начинает…
– Кидай… Постарайся в сторону, правее…
Парень чуть руку себе не оторвал! Граната упала метрах в десяти от правого крыла, а оперативники разбежались, покатились по полю.
Взрыв лимонки перекрыл рев мотора. Самолет попал в зону поражения! Осколки хлестнули по фюзеляжу, перебили кронштейн правого крыла! Пропеллер заработал рывками, самолет затрясся. Осколок попал в двигатель – заискрило, из-под кабины, в районе вентиляционной отдушины, вырвалось пламя!
– Есть, товарищ майор! – Лейтенант закашлялся, грозно тряся кулаком, взгромоздился на колени. «Шторьх» уже никуда не взлетал, скорость падала, пламя охватило переднюю часть кабины. Самолет никем не управлялся. Он съехал с дороги, запрыгал по кочкам, но пока не мог остановиться.
Сил осталось с гулькин нос. Подобные пробежки даром не проходят. Ракитин заковылял через дорогу, вынимая пистолет из кобуры. Вобликов отстал, брел, как инвалид, сильно кашлял.
Самолет замер. Он перекосился, надломилось крыло. Пилот был мертв – непросто выбраться из огненного ада. Сиденья в самолете располагались друг за другом – пассажир не пострадал.
Распахнулась дверца в правой части фюзеляжа, человек в дымящемся плаще выпал в траву. Он был черный, как трубочист, заходился кашлем – надышался дымом.
Бежать не хотелось, куда он денется? Когда Ракитин добрался до самолета, Трауберг удалился в поле метров на пятьдесят. Кабина ярко горела, пламя перекинулось на крылья и фюзеляж.
Вобликов отстал – ладно, пусть отдохнет парень. Ракитин брел за беглецом. Шуршала молодая трава под ногами. Согбенная фигура плясала на фоне серого неба. Каждый шаг давался немцу с болью. Плащ обгорел, продолжая дымиться. Он двигался, как робот, припадая на правую ногу. В руке бригаденфюрера мелькнул «вальтер», он обернулся, выстрелил.
Даже уклоняться не хотелось. Трауберг снова обернулся, выстрелил дважды, потом еще раз. Последняя пуля просвистела совсем рядом. Немец остановился, прицелился, тряслась конечность. Выстрелы хлестали по нервам: пятый, шестой, седьмой… В обойме «Вальтера» восемь патронов.
С физиономии стрелка можно было икону писать! Святее некуда! Андрей подходил, держа пистолет в вытянутой руке. Беглец обмяк, в глазах застыла вселенская скорбь. Он поднял «вальтер», приставил к виску. Чего-то подобного Ракитин и ждал. Эти гордые арийцы такие предсказуемые. Он плавно потянул спусковой крючок.
Выстрел был точен. Пистолет выбило из руки за мгновение до того, как немец разнес себе голову. Трауберг вскричал от боли, затряс обожженной рукой, с ненавистью уставился на советского офицера.
– Нет уж, господин бригаденфюрер, так дело не пойдет, живите долго и счастливо, как говорится.
Он жадно всматривался в лицо захваченного генерала. Вот оно – хранилище секретных материалов, ценных агентурных сведений и мрачных фашистских тайн.
– Кто вы? – процедил Трауберг. – Какое право вы имеете меня задерживать? Вы даже не знаете, кто я такой…
– Вы удивитесь, герр Трауберг, но я хорошо вас знаю. Я тот, кто долго и безуспешно за вами гоняется. Но сегодня мне повезло, не правда ли? Не заставляйте меня вас бить. Пойдемте. Вы же в состоянии идти?
– Не трогайте меня… – Трауберг попятился. – Вы не имеете права меня трогать, я ничего вам не скажу. Вам не удастся нас сломить, поставить на колени, мы всегда будем гордиться своей великой нацией и своим прошлым…
«А мы – своим будущим», – подумал Ракитин.
Трауберг явно начинал заговариваться, нес пропагандистскую околесицу, в которую уже и сам не верил. Пришлось потешить свои соблазны – затрещина вышла смазанной, но сильной. Немец подавился, побагровел. Подоспел Вобликов, сделал добавку (чем он хуже?), после чего к ершистому затылку гитлеровца приставили стволы пистолетов и погнали пленного на аэродром…
Силы оставили. Оперативники лежали в поле недалеко от ангара, меланхолично смотрели, как светлеет небо. Тучи уже не казались такими мрачными и хмурыми. Над Берлином висело облако черного дыма, кое-где прорывались сполохи пожаров. Артиллерия не работала, в городе было тихо. Идиллию нарушало только мычание связанного пленника. В горло ему засунули кляп из его же скомканных носков, и теперь Трауберг обливался слезами, долговязое туловище сотрясали приступы.
– Как вы думаете, товарищ майор, капитуляцию гарнизона уже подписали? – спросил Вобликов.
– Думаю, да, – лениво отозвался Ракитин. – Берлин уже наш. Остались какие-то группировки на севере, в Чехословакии, но это ерунда, сами сдадутся…
– А скоро капитуляцию всей Германии подпишут?
– Непременно, Олег. Несколько дней на раскачку, потом подпишут…
– Что-то сил больше нет, товарищ майор, – признался лейтенант. – И в груди сдавило… Эх, сейчас бы валерьяночки или чего покрепче…
Донеслись посторонние звуки. Шашкевич предупреждал о своем приближении заупокойным кряхтением. Рану на плече он худо-бедно обработал, замотал бинтом. Основание пострадавшей конечности было перетянуто жгутом. Шашкевич подошел, волоча за собой автомат, неловко пристроился на траве – сначала подогнул одну ногу, затем вторую.
– С уловом, товарищи… Смотрите, какую рыбу поймали – прямо акула…
– Ты как? – спросил Вобликов.
– Лучше всех, чего спрашиваешь? Да нет, нормально все, правда, мужики… Пуля навылет прошла, через бицепсы и трицепсы, так сказать. Обеззаразил, замотал, пока держусь. В госпиталь со временем надо заглянуть…
