Сведения о нем поступали крайне скудные. Он был, пожалуй, самой информированной и компетентной фигурой в немецкой разведке. Именно в его руках находилось управление агентурной сетью «длительного оседания», он лично создавал ячейки разведсети, назначал руководителей и координаторов. Фронт откатился на запад, но агентура осталась, и что она теперь будет делать? Вольется в мирную и созидательную жизнь? Что-то подсказывало – нет.
За асами Абвера охотятся западные спецслужбы (многие асы сами сбегают на Запад). Что предпримут английские и американские разведки, когда в их руках окажутся готовые подпольные сети, члены которых ненавидят советскую власть? Вопрос риторический.
О живучести фон Трауберга говорил и тот факт, что после памятного мятежа 20 июля, когда вменяемая часть офицерского корпуса поднялась против фюрера, его не расстреляли, не предали опале, а повысили до бригаденфюрера, введя в «приличное общество» СС и назначив одним из заместителей главы 6-го управления РСХА.
– Наш друг Людвиг упомянул фон Трауберга, – глухо вымолвил майор. – Того самого. Надеюсь, все помнят, о ком речь.
– Который подлежит отлову и усыплению. Мы помним, товарищ майор, – пошутил Вобликов. – Надо полагать, он теперь постоянно проживает в бункере?
– Ничего себе, – почесал затылок Корзун.
– Очень даже ничего себе, – подтвердил Андрей.
– И что нам с того? – пожал плечами Шашкевич. – Где мы и где бункер? Пока дойдем до рейхсканцелярии, эта тварь в бега подастся или руки на себя наложит. Не принесет он нам свои секреты на блюдечке с голубой каемочкой.
– Фон Трауберг постоянно находится в бункере? – спросил Ракитин. Лицевые мышцы сводила судорога.
Пленник сразу подобрался.
– Фон Трауберг крайне немногословный и задумчивый человек… Я вижу его регулярно, он имеет в бункере свое помещение. Но я не могу сказать, постоянно ли он там находится. Из всех присутствующих это наиболее видный представитель внешней разведки. Ему особо доверял Шелленберг. Бригаденфюрер не является моим начальником, мы фактически не контактировали. Мой непосредственный руководитель – штандартенфюрер Кампф, который в свою очередь является подчиненным фон Трауберга. Действовать через голову начальства у нас не принято…
– Какой из себя фон Трауберг? У него есть семья?
– Траубергу лет шестьдесят, он сухопарый, высокий, имеет офицерскую выправку, волос короткий, седой. Характерная примета – пигментное пятно на левой скуле. О семье ничего не известно. Безусловно, она есть, но этими данными никто не располагает. Если офицер высокого уровня намерен держать в секрете свою личную жизнь, то ему, как правило, это удается.
– Вчера фон Трауберг находился в бункере?
– Кажется, да… Точно – да. Я видел его в компании Бормана.
– Хорошо…
– Разрешите замечание, товарищ майор? – подал голос Корзун. – В бункере фюрера, насколько мне известно, обитают только те, кто продолжает верить в победу Германии, то есть люди со сдвинутой психикой. Компетентный, умеющий думать высокопоставленный офицер разведки к таким персонам не относится…
Ракитин перебил:
– А также в бункере находятся те, кто делает вид, будто верит в победу Германии, но фактически преследует другие цели и уже наметил пути отхода. Гитлер и Геббельс – фигуры насквозь одиозные, понимают, что дни их сочтены, где бы они ни находились. После взятия Берлина у них нет будущего. Для Мюллера, Бормана, Трауберга и иже с ними все достаточно неоднозначно. Они не убегают, пока в правительственном квартале сохраняется видимость порядка и ситуация не выходит из-под контроля. Потом они исчезнут, просто растворятся в воздухе – помяните мое слово.
Бригаденфюрер Йозеф фон Трауберг был самой желанной целью для руководства СМЕРШа, на нарах в изоляторе контрразведки он смотрелся бы идеально. Прекрасная возможность одним ударом разрубить запутанный гордиев узел! Но в данной ситуации он был как пресловутый локоть, который близко, а укусить нельзя! Разве что…
Идея была неотчетливой – даже не идея, а какие-то авантюрные наброски. Заправилы Третьего рейха контрразведку волновали в меньшей степени, нежели осведомленный генерал 6-го управления. Заправилы никуда не денутся, их так или иначе настигнет кара, а вот люди вроде Трауберга могут уйти в параллельный мир – вместе со всеми потрохами и секретами. Ищи их потом среди пингвинов на юге Аргентины или Чили!
Оперативники начинали осознавать щекотливость момента, переглянулись. Потом всей компанией пристально помотрели на Крейцера. Немецкому офицеру стало не по себе, он заерзал на стуле.
– Вы уже приняли свое важное историческое решение, Людвиг? – мягко спросил Ракитин. – Готовы ли вы искупить вину перед будущими поколениями?
– О чем вы говорите? – забормотал немец. – Я дезертировал из германской армии, полностью расстался со своим прошлым, для меня уже нет возврата… Я готов сотрудничать с советскими властями, предоставить им все имеющиеся сведения. Но должен честно предупредить, что мне известно немногое…
– Вот именно, – многозначительно хмыкнул Андрей. – Где, говорите, проживает ваша семья, Людвиг?
Полноприводный «Виллис» повышенной проходимости в отличие от советских аналогов упрямым норовом не обладал, слушался руля и ловко объезжал препятствия. Погода позволяла отказаться от закрытого кузова. К трем часам дня солнце разогрело землю, стих ветерок, температура воздуха была почти летняя.
Майор крутил баранку, смотрел по сторонам. Оперативники сжимали в руках автоматы. Чужая земля была полна сюрпризов, люди часто гибли, теряя бдительность. С любой крыши мог пальнуть подросток из «панцерфауста», под колесами мог рвануть фугас, установленный пять минут назад…
На открытом пространстве отчетливо слышалась канонада. Окрестности Ханнесбурга казались нетронутыми – этакий оазис посреди ужасов разрухи и смерти.
Дорога была укатана, зеленела трава в поле. Клены и липы покрывались мелкими листочками. Среди деревьев мелькали черепичные крыши всевозможных оттенков цветового спектра. Природу рисовали с картинки – и это восхищало и раздражало одновременно! Слово «деревня» не имело ничего общего с тем, к чему привыкли русские люди. Все вокруг было чисто, за заборами зеленели лужайки, кое-где пробуждались первые весенние цветы.
– Живут же буржуины… – ворчал под нос сидящий рядом Федор Шашкевич. – Мальчиша-Кибальчиша на них нет… Как же так, товарищ майор? Ну, ничего, мы их завалим нашей исконной грязью, они еще пожалеют, что с нами связались…
Мужик был в принципе неглупый, лишнего не позволял и в крайности не бросался. Но порой на Шашкевича нападала злость, и он едва сдерживался. Родня офицера до войны проживала в белорусской Орше. Жена и дочь успели эвакуироваться (фотокарточку супруги Федор часто показывал, красавицейя она не была, но это не обсуждалось), а родня старшего поколения по обеим линиям осталась в оккупации. Когда фашистов погнали из Белоруссии, Шашкевич выяснил, что выжила только теща, и эта новость ввергла его в глухую прострацию. Супруга обустроилась в Куйбышеве, забрала мать, теперь родня сидела на волжских берегах и терпеливо ждала, когда с фронта вернется кормилец…
