9 марта. Понедельник. Вчера вечером я получил от графа Лорис-Меликова уведомление о смене петербургского градоначальника генерал-майора Федорова и назначении на его место ковенского губернатора генерал-майора Баранова, бывшего моряка, исключенного по суду из морской службы. Об этой перемене уже объявлено сегодня в приказе. Сегодня же, на девятый день после кончины императора Александра II, отслужена утром в Петропавловской крепости панихида, на которой, однако же, я не мог присутствовать, чувствуя еще большую слабость в ногах, вследствие чрезмерного напряжения сил в день церемонии 7-го числа.
После панихиды было общее собрание Государственного совета, очень короткое и незначительное. Я узнал, что предположенное вчера новое совещание соберется под председательством великого князя Владимира Александровича. Значит, я не ошибся в своем предположении на его счет.
10 марта. Вторник. Утром в обычный час явился я во дворец с докладом, а потом остался и при докладе Гирса. Я надеялся, что государь заговорит о бывшем в воскресенье совещании, и приготовился высказать ему всё, что давно было на душе и чего не решался высказать покойному государю, или, лучше сказать, не имел к тому случая. Однако ж и ныне надежда моя не сбылась, государь не вышел из круга моих военных докладов. С каждым днем мы с Гирсом более убеждаемся в преобладающем влиянии на дела великого князя Владимира Александровича, который притом выказывает чрезмерную самоуверенность.
Выйдя из государева кабинета, мы с Гирсом нашли в приемном зале многих иностранцев, приехавших представиться государю; между прочими – итальянский посол Нигра с депутацией итальянской, во главе которой прибыл адмирал Martin Franklin, очень любезный и вежливый старичок. Вместе с Гирсом я обошел всех прибывших иностранных принцев, которым отведены помещения в разных углах Зимнего дворца, и везде мы расписывались. Затем я оставил визитную карточку у германского посла [Швейница] по случаю дня рождения императора Вильгельма. По этому же случаю нашим трем полкам, которых германский император считается шефом, велели снять на нынешний день траур. Вечером ездил я в крепость на панихиду.
12 марта. Четверг. Доклад мой начался позже обыкновенного, потому что государь встречал (во дворце) наследного германского принца, а потом принимал еще принца Вюртембергского и других. Мне пришлось только доложить кое-что второпях: в соседний зал уже пришел наследный принц. Государь вызвал императрицу из ее комнат, чтобы она заняла германского принца, пока я доканчивал доклад. Когда я вышел из кабинета и проходил мимо наследного принца, он встал, подошел ко мне и очень радушно обнял меня. В это время в Малахитовой зале собралось уже множество иностранцев; свиты принцев Германского, Баварского, Вюртембергского; депутации шведская и голландская и посланник испанский. В числе этих лиц нашел я многих, уже знакомых, не говоря об испанском посланнике, маркизе Рибере, добром старичке, давно уже живущем в Петербурге, но, к сожалению, оставляющем нас.
Расписавшись у некоторых из вновь приехавших принцев, возвратился домой.
Около трех часов приехал ко мне болгарский князь Александр и просидел у меня более часа. Обменявшись выражениями скорби по случаю кончины императора Александра II [которому князь Болгарский был, кажется, искренно предан], мы последовательно обсудили все вопросы, ныне занимающие князя, в особенности вопрос железнодорожный и замещение генерала Эрнрота в случае, если он решительно откажется от настоящей своей должности военного министра. Князь высказал свое пожелание, чтобы Эрнрот был назначен вместо Кумани дипломатическим нашим агентом в Софии, а в случае невозможности такого назначения состоял бы лично при князе. То и другое предположения сопряжены с затруднениями. Мы условились обсудить дело в субботу втроем с Гирсом.
Вечером я был в крепости на панихиде. Присутствовали все приехавшие иностранцы; в том числе наследные принцы германский, английский и датский.
В городе продолжаются аресты; ходят всякие рассказы и слухи о новых злодейских замыслах. Признано нужным в наступающую ночь произвести обыск даже в помещениях комендантского управления крепости, где заподозрен один из писарей управления.
13 марта. Пятница. Утром отправился я в полной форме и в ленте Черного орла к германскому наследному принцу, который помещен в комнатах так называемой второй, запасной половины Зимнего дворца. Мне пришлось довольно долго дожидаться окончания продолжительной беседы его с графом Петром Шуваловым, после которого и я имел довольно длинную аудиенцию. Предметом разговора были почти исключительно последние несчастные события. Я старался навести речь на необходимость каких-либо общеевропейских мер для ограждения существующего общественного и государственного строя от угрожающей опасности анархизма. Никакое правительство не в силах справиться у себя с подпольными злодеями, пока они имеют безопасные убежища в Швейцарии, Париже и Лондоне, откуда исходит главное направление всех злодейских замыслов и доставляются денежные средства. В этой борьбе заинтересованы все государства, а не одна Россия.
Наследный принц соглашался во всем, но, по мнению его, инициатива в этом деле зависит от русского правительства. Само собою разумеется, что в нашей беседе было высказано много фраз о взаимной дружбе императора Вильгельма и нашего покойного государя, о надеждах на дальнейшее продолжение тех же тесных и дружественных связей и т. п.
После германского принца я расписался у эрцгерцога австрийского Карла-Людвига, у баварского принца Арнульфа (сподвижника нашего в болгарском походе) и, наконец, у английского наследного принца [Альберта-Эдуарда], помещенного в Аничковом дворце.
14 марта. Суббота. После моего обычного доклада присутствовал я при докладе Гирса. Между прочим шла речь и о том, какие международные меры могли бы быть предложены для ограничения свободы, предоставленной в некоторых европейских государствах революционерам всех наций беспрепятственно и безнаказанно организовать самые злодейские преступления под эгидою политических целей. Я передал государю и Гирсу вчерашний мой разговор с наследным принцем германским. Великий князь Владимир Александрович сказал, что имеет мысли по этому предмету, которые желал бы высказать в особом совещании из съехавшихся в настоящее время послов наших.
После доклада мы с Гирсом пошли к князю Александру Болгарскому, с которым имели довольно продолжительное совещание, преимущественно относительно генерала Эрнрота и замещения должности дипломатического агента в Софии. Был у меня Петр Александрович Сабуров, посол наш в Берлине; мы имели продолжительный разговор как о том же вопросе дня, о котором упомянуто выше, так и о положении дел по заключению секретного договора с Германией и Австрией. Я описал ему в общих выражениях впечатление, произведенное на меня последними изменениями в проекте договора, предложенными бароном Хаймерле. Оказалось, что и Сабуров вполне разделяет мое мнение, что в каждом слове новой австрийской редакции проглядывает какая-нибудь замаскированная мысль, какой-нибудь своекорыстный замысел. При такой явной неискренности какую выгоду извлечем мы из этого договора? Мы только свяжем себе руки, а воспользуются этим только Германия и Австрия. Сам Сабуров, принявшийся так горячо за переговоры, заметно разочаровался.
