– Однако же позвольте доложить вашему величеству, что Виленский округ был при нем образцовым округом: нигде войска не были доведены до такого совершенства в тактическом образовании; администрация ведена была примерно. Альбединский лично во всё вникает и обо всем заботится.
– Это справедливо, войска Виленского округа были очень хороши, но Альбединский нужен и в Варшаве. Кем же его там заменить? А я думал о другом – о Ванновском.
– Конечно, Ванновский дельный и умный генерал, но он моложе в чине весьма многих из начальствующих лиц в министерстве.
– Но ведь и вы сами при назначении министром были моложе многих, даже чуть ли не были еще генерал-майором?
– Нет, я был уже несколько лет в чине генерал-лейтенанта, и старше меня в министерстве были только барон Ливен, занимавший тогда должность генерал-квартирмейстера, и Баранцов, который, впрочем, был тогда не прямым моим подчиненным в качестве начальника штаба генерал-фельдцейхмейстера. Барон Ливен вскоре после моего назначения и был причислен от должности с назначением в Государственный совет, а Баранцов и до сих пор остается моим подчиненным, хотя и старше меня. Но мы с ним всегда были на товарищеской и дружеской ноге.
– Полагаю, что Баранцов во всяком случае не пожелает остаться на своем месте, кто бы ни был назначен министром. Он уже очень устарел и слаб.
– Затем остаются еще полные генералы Исаков и Кауфман.
– Да, это просто беда, что у нас так много полных генералов: все генерал-губернаторы, начальники военных округов. Но ведь Исаков занимает совершенно самостоятельную должность.
– Нет, государь, он точно так же подчинен прямо министру, как и все другие начальники главных управлений. Скажу даже, что я лично весьма много входил в дела военно-учебных заведений и с любовью занимался этою частью. Я должен сказать, что сам имел виды на генерала Ванновского именно для замещения, на случай надобности, Исакова.
– Это правда, Ванновский был некогда начальником военного училища. Но он годился бы на всякое место.
– Первое и самое важное условие при выборе лица на должность военного министра, конечно, заключается в том, чтобы лицо это пользовалось полным доверием вашего величества.
– В этом-то отношении Ванновский вполне подходит; я близко узнал его, когда он был моим начальником штаба в Рущукском отряде. Тогда его упрекали только в том, что он тяжел для подчиненных. Но это, пожалуй, и не худо, а притом говорили, например, в свое время и о Дрентельне, будто он слишком строг и даже груб; а теперь находят его слишком добродушным и мягким.
– Если выбор вашего величества остановится окончательно на Ванновском, то я буду об одном убедительно просить – обратить милостивое ваше внимание на моих ближайших сотрудников, которые не могут остаться на теперешних своих местах. Позвольте надеяться, что ваше величество всех их пристроите достойным образом; все они усердно, полезно и много потрудились вместе со мною и, точно так же как и я, нуждаются в отдыхе. Притом нельзя не сознаться, что для пользы службы даже нежелательно, чтобы должность была занята слишком долго одним лицом; необходимо по временам освежать персонал. Я сам на себе чувствую, что есть известный предел, долее которого человеку не следует оставаться на своем месте. Вот это и дает мне смелость настаивать на моем увольнении.
– Да, вы долго и много трудились; но вы имеете утешение в собственном сознании, что эти двадцать лет не прошли без пользы; все отдают справедливость тому, что сделано в эти двадцать лет. Армия наша и администрация совсем уже не те, какие были двадцать лет назад. Последняя война вполне это выказала. Осуждали, конечно, интендантскую часть, но вся беда была от несчастного этого товарищества, в котором Военное министерство совершенно неповинно; у меня в Рущукском отряде всё шло прекрасно, потому что товарищество было устранено. Всё же, что зависело от Военного министерства, оказалось вполне удовлетворительным.
– Мне отрадно слышать такую оценку; искренно желаю, чтобы всё то, чего не успел я сделать, было исполнено моим преемником.
– Надобно мне подумать, сообразить. Спишусь с Ванновским.
– Буду ожидать окончательных приказаний вашего величества.
На этом разговор прервался; государь позвонил и пригласил Гирса. Я не мог прийти в себя от изумления. Всё, что я слышал теперь от государя, не клеилось с тем, что слышал до сих пор, и в особенности с теми словами его, которые передавал мне граф Лорис-Меликов. [Неужели же он говорил мне неправду из каких-нибудь корыстных побуждений? Но нет, не могу допустить такого предположения. Но, с другой стороны, все-таки нельзя [?] заподозрить со стороны государя такую крайнюю [?] двуличность.] Как согласовать такие противоречия: с одной стороны, признается необходимым мое удаление с занимаемого поста, дабы предпринять какие-то коренные преобразования по военной части; с другой же – всё сделанное мною для лучшего устройства этой части восхваляется и выражается сожаление о моем удалении!
Доклад Гирса прошел обычным порядком. Поговорили о происшествиях в Болгарии и решили дать наставления предприимчивому князю и его главному советчику Эрнроту в смысле укрощения их наклонности к насильственным мерам. Мысль Эрнрота об образовании государственного совета «из иностранцев» положительно отвергается нашим правительством.
Прочитаны были новые депеши Сабурова о ходе переговоров его с Бисмарком и Хаймерле, а затем заготовленный Гирсом ответ касательно предложенных Австрией новых перемен в редакции дополнительного к трактату акта. Государь по-прежнему не ожидает особенной пользы для нас от этих договоров; Австрия, очевидно, преследует свои эгоистические цели. Бисмарк успокаивает Сабурова, уверяя, что Австрия подавится, проглотив Боснию, Герцеговину и санджак Новобазарский. «L`Autriche a un grand appétit, mais une mauvaise digestion»
[113]. Сабурову отвечают от нас: «Nous ne voulons pas servir les plats pour satisfaire l’appétit de l`Autriche»
[114].
По окончании политической части доклада Гирса я встал и, когда государь подал мне руку, сказал ему:
– Итак, позвольте мне ожидать приказаний вашего величества по моей просьбе.
На что он ответил:
– Но я надеюсь, что вы еще приедете ко мне в будущий вторник, а может быть, я приглашу вас и раньше.
Я вышел из кабинета вполне довольный сегодняшним разговором. Таким образом, удаление мое со сцены решено бесповоротно, и притом ухожу без ссоры, без злобы. В соседней с кабинетом комнате ожидали казаки, одетые по новой форме. Я представил их государю и получил еще некоторые приказания.
Лишь только возвратился я в отведенную мне комнату Гатчинского дворца, приходит ко мне Гирс, совсем взволнованный. Слышанные им последние слова государя при выходе моем из кабинета изумили его. Хотя он прежде знал о моем намерении оставить место, однако же никак не думал, что дело так подвинулось к окончательной развязке. Гирс тронул меня своим искренним участием; он благодарил за дружеские отношения наши в продолжение более пяти лет совместной работы, в самые трудные для нашей дипломатии времена. Сам он остается в прежнем неловком, неопределенном служебном положении. Старый эгоист князь Горчаков намерен приехать в Петербург, и по всему видно, что вовсе не думает об оставлении своего поста. Со стороны же государя не заметно намерения решить вопрос: кто же, наконец, русский министр иностранных дел?
