Прямо с совещания граф Лорис-Меликов приехал ко мне на скромную семейную трапезу.
19 мая. Понедельник. В прошедшую пятницу утром заехал я к князю Горчакову, считая приличным проститься с ним перед отъездом его за границу. За два дня до того он еще выезжал и был у государя, который был удивлен его бодрым и здоровым видом. Но в пятницу я не видел уже канцлера; мне сказали, что он снова занемог; а впоследствии узнал я, что в ту самую ночь с бедным стариком приключился весьма прискорбный случай: он вдруг впал в старческое расслабление рассудка (dementia senilis), разбудил своего камердинера, велел ему осветить комнаты и сел с ним играть в карты, но без карт, в воображении. Потом, в продолжение дня, он называл все предметы тою или другою картою.
В субботу, когда я возвращался из Царского Села с государем, Гирс доложил о странном болезненном перевороте в голове князя Горчакова, но вместе с тем привез от него письмо на имя государя, написанное им в то же утро, совершенно складно и разумно. Тем не менее мания карт возвращалась к нему при каждом случае.
Его уговаривали отказаться от поездки за границу, но старик упорно настаивал и сегодня утром уехал в сопровождении сына Михаила (посланника в Мадриде) и врача. Он непременно хочет представиться императору Вильгельму и видеться с Бисмарком. Желательно, чтобы не допустили его до какого-нибудь скандала. Печальный будет эпилог для такой блестящей биографии.
С отъездом князя Горчакова значительно облегчилось трудное положение Гирса, который избавляется от необходимости исполнять личные приказания государя украдкой от своего прямого начальника, дабы не раздражать старика и беречь его, как балованного ребенка. Но в сущности роль [скромного] Николая Карловича едва ли изменится. Государь уже привык смотреть на себя как на настоящего министра иностранных дел, и, без сомнения, Гирсу останется, по-прежнему, скромная роль секретаря, на котором лежит редактирование депеш по указаниям государя, да по временам личные объяснения с иностранными дипломатами.
Такой способ ведения иностранной политики лично самим монархом представляет большие неудобства и опасность. Даже и при мягком, нерешительном характере императора Александра II, вообще недоверчивого к другим и к самому себе, дела ведутся не путем спокойного обсуждения, а под влиянием минутных, случайных впечатлений. Наскоро прочитанная государем депеша, возвращаемая в министерство с собственноручными высочайшими отметками, часто предрешает направление дела даже без личного доклада министра или заместителя его. Но и при личном докладе не всегда бывает возможно обсудить вопрос с достаточным спокойствием и основательностью, не всегда докладчик (особенно такой скромный, каков Николай Карлович Гирс) может высказать свое мнение с полною откровенностью и независимостью. Поставленное наскоро решение приводится в исполнение, и за последствия никто ответственности не несет.
20 мая. Вторник. Вчерашнее заседание Государственного совета было последнее перед наступлением летнего перерыва.
Сегодня, приехав по обыкновению в Царское Село рано утром, я остался на станции, чтобы докладывать государю в вагоне, на пути в Петербург. Поезд был назначен в 10 часов утра, ранее обыкновенного, по случаю именин великого князя Алексея Александровича. Возвратившись в Петербург, я должен был немедленно облачиться в парадную форму и ехать во дворец к обедне, чтобы поздравить именинника. Там видел только что приехавшую греческую королеву Ольгу Константиновну и сыновей ее, которые уже большие мальчики. Королева недавно разрешилась шестым уже ребенком, но остается всё по-прежнему моложавою и цветущею. С ней приехал тот же адмирал, с которым я познакомился в Ливадии, но фрейлина другая – весьма некрасивая. Та красавица, которая так забавляла нас в прошлом году в Ливадии своими наивными выходками, как говорят, совсем потеряла рассудок.
К обеду приехали к нам из деревни наши молодые, счастливые и веселые.
21 мая. Среда. Почти весь день провел вне дома: утром ездил поздравить августейшего именинника великого князя Константина Николаевича, который показался только на минуту в приемной комнате, перед самой обедней. Зато великая княгиня Александра Иосифовна, несмотря на свою слабость после продолжительной болезни, и королева Греческая очень любезно обошли всех собравшихся для поздравлений. Великую княгиню я не видел с весны прошлого года, со времени пребывания ее в Ливадии.
К полудню вся наша семья собралась на новоселье к юной чете, на пирог по случаю именин молодой. Потом заседание Военного совета и семейный обед у родителей молодого.
22 мая. Четверг. Печальный день: императрица кончила свою мученическую жизнь.
Обыкновенным порядком я отправился утром в Царское Село; но, прибыв туда, на станции узнал, что государь только что отъехал на экстренном поезде по случаю полученного известия о кончине императрицы. Немедленно же я возвратился в город, где получил приказание приехать в Зимний дворец. Был уже 12 час, когда я вошел с докладом к государю. Он был печален, в нервном состоянии, но имел терпение выслушать мой обычный доклад, хотя с несколькими перерывами. Присутствовал при докладе и наследник цесаревич.
Государь передал мне то, что ему рассказали о кончине императрицы: никто не был при ней в самый момент смерти; неотлучная ее камер-фрау Макушина, войдя в спальню в девятом часу утра, нашла уже бездыханный труп. Можно полагать, что больная кончила жизнь спокойно, без агонии, как бы заснула. При мне Макушина принесла показать государю разные перстни и ожерелья, которые покойная государыня обыкновенно носила на себе. Государь сам разобрал эти вещи, распорядился, которые надеть на покойницу, другие пожелал сохранить у себя на память.
Доклад мой протянулся до исхода первого часа, когда уже съезжались во дворец все члены царской семьи на первую панихиду.
23 мая. Пятница. Утром ездил я во дворец поклониться праху усопшей императрицы. Тело еще покоится на постели в спальной; публика пока не допускается; приходят только немногие из людей близких. С чувством сердечной скорби приложился я к холодной руке покойницы, лицо ее необыкновенно благообразно, выражение совершенно спокойное. Вид ее тем более поразил меня, что я не видел покойную императрицу с августа прошлого года. И тогда она имела вид печально-болезненный, крайне истомленный, а с тех пор, конечно, еще много выстрадала. Я был глубоко растроган, увидев перед собою бездыханный труп женщины, которая в последние годы внушала мне, поистине, чувство благоговейного почтения. [Это была святая женщина в нравственном отношении и вместе с тем высокого ума и образования.] Она имела благотворное влияние на всю семью, для которой кончина ее будет очень чувствительной утратой. И мы все, близко знавшие обстановку двора, будем нередко вспоминать и скорбеть об отсутствии усопшей.
24 мая. Суббота. Утром в обычный час доклад в Зимнем дворце; около полудня торжественное перенесение тела усопшей императрицы из спальной ее в Большую дворцовую церковь. Вечером опять съезд во дворец к панихиде.
Железнодорожное дело получило неожиданно скорое разрешение: несмотря на сопротивление Посьета, отказавшегося подписать журнал бывшего совещания, государь утвердил этот журнал. Возможно ли после этого министру оставаться на своем месте? Граф Лорис-Меликов уже заговорил о приискании кандидата для замещения Посьета и называет Обручева. На вопрос Лорис-Меликова я ответил, что считаю Обручева способным занять любое место в высшей администрации.
