Настоящим предписываю, чтобы каждый третий день третьей недели каждого месяца замок Аклева открывался для лордов и граждан, желающих выразить свою любовь и благодарность королю Аклевы Доналу, неутомимые усилия которого во благо страны привели к всеобщему процветанию и более спокойной и богатой жизни…
– А хуже всего, – продолжала Кейт, – что он слишком глуп, чтобы понимать, когда им манипулируют. Лорды перед ним заискивают, укрепляя его в заблуждении относительно собственного величия, и он готов подписать любой закон, который они ему подсунут. Видишь того человека? – Она указала на трибуну, на которой в тот момент заслушивали дело одного юноши. – Это племянник лорда. Его поймали с поличным. Он творил что-то ужасное. Но он из богатой семьи. Смотри.
Пока зачитывали отвратительные детали его поступков, молодой человек оставался невозмутимым. Когда чтение было закончено, какая-то женщина выступила вперед.
– Я – Сальма Салазар, аклевская целительница, моя деятельность разрешена королевскими особами. По просьбе семьи этого юноши я провела полное обследование состояния здоровья подозреваемого и обнаружила, что оно катастрофически подорвано. – Сальма громко, надрывно закашлялась. Казалось, это ее здоровье было катастрофически подорвано. – Я с великим сожалением докладываю королю, что подозреваемый в настоящее время слишком болен, чтобы выдержать суд, и рекомендую вернуть его в семью, где он будет получать всю необходимую заботу до тех пор, пока здоровье юноши полностью не восстановится.
– Чего, разумеется, не случится никогда, – тихо произнесла Кейт. – Год или два назад королю передали петицию, в которой просили предоставить целителям доступ к больным, брошенным в тюрьму. Это было сделано для того, чтобы спасти жизни несчастных людей, которые умирали прежде, чем успевали предстать перед судом за самые тривиальные преступления – кражу хлеба, неспособность заплатить домовладельцу и все в таком духе. Донал, как его и просили, издал один из своих блестящих указов, но с пометкой, что заключенный должен заплатить целителю. И вот к чему это привело: бедные по-прежнему не могут позволить себе лечение и умирают от болезней, зато богатые теперь могут откупиться от своих преступлений. И всего-то нужно заплатить целителю, чтобы он дал ложные свидетельские показания, а потом заплатить Доналу, чтобы он эти показания принял.
Мы начали пробираться сквозь толпу, слушая, как король соглашается с рекомендациями Сальмы. К тому времени, как мы преодолели полпути через площадь, были отклонены еще два ходатайства. Теперь на платформе стоял третий подсудимый, выступивший вперед с кандалами на руках и ногах.
– Этого человека я знаю, – изумилась я. – Он один из тех, кто привел ко мне Ксана в лагерь путников.
– Рэймонд Теккери, – объявил король, – вы обвиняетесь в подделке королевских указов и в том, что с помощью фальшивых бумаг тайком проводили непрошеных гостей через стену, таким образом наводнив наш город худшими из худших: бродягами, попрошайками, блудницами…
Теккери усмехнулся:
– С каких это пор блудницы вам мешают, ваше величество?
Лицо короля побагровело.
– Вы отвергаете эти обвинения, мистер Теккери?
– Разумеется, – ответил Теккери. – Если бы они не были рождены здесь или приглашены членами королевской семьи, они бы попросту не смогли сюда войти. Таким образом, – усмехнулся он, с издевкой повторив слова короля, – это не является незаконным перемещением.
– Тогда, мистер Теккери, скажите, кто именно из особ королевских кровей незаконно снабжал вас данными приглашениями?
– Вероятностей великое множество, не так ли? Полагаю, город кишмя кишит маленькими ублюдками, разве нет? Но увольте, имен я вам не назову. То, что я делаю, не является незаконным. – Он с гордым видом перекатился с пяток на носки и обратно. – И личности моих деловых партнеров я вам не раскрою. Вы лучше других знаете, что я никогда не болтал обо всех ваших доставках опиума, правда же? – Он ухмыльнулся.
– Не желаю больше ничего слышать! – взревел король. – Как вы смеете выдвигать против меня эти ложные обвинения?!
– Ложные обвинения, ваше величество? – Рэймонд, казалось, не понимал, в какой он беде. А если понимал, то отдался на волю судьбе и решил посеять настоящий хаос. – Факты есть факты. А ваше желание, чтобы они оказались ложными, не делает их таковыми. – Он поднял руку. – Клянусь: если вы меня отпустите, я никому не расскажу о голозадых пирушках, которые вы раз в месяц устраиваете в «Чарке и кувшине».
Король в бешенстве выплюнул:
– Рэймонд Теккери, вот ваш приговор: сорок дней в клетке для повешения за вашу коварную ложь. – Кажется, он совсем позабыл об обвинениях в незаконных перемещениях. И, обращаясь к страже, добавил: – Взять его!
– Сорок дней? Мой друг, старина Гилрой, получил пятьдесят! Ну же, дайте-ка мне, на худой конец, столько же, сколько ему!
Кейт тихонько прошептала:
– Большинство не выдерживают и десяти.
Я, не двигаясь, смотрела, завороженная и перепуганная, как в рот Теккери втыкают кляп и тащат его к поджидающей возле стены железной клетке. Дверцу захлопнули, один из стражников прикрепил клетку к цепи, а другой, стоя наверху, на парапете стены, стал поворачивать шкив, поднимая клетку.
Я надеялась, что Рэй не кончит так, как Гилрой. Умирать в клетке ужасно: дух останется заключенным там и будет мучиться рядом с гниющими останками.
Никогда не думала, что сочту казни Трибунала – повешение, обезглавливание, сожжение – милосердными.
17
Когда мы вернулись, Ксан уже с нетерпением ждал нас, переминаясь с ноги на ногу на крыльце дома Кейт.
– Выы опоздали, – сердито сказал он.
– Неправда, – возразила Кейт. – И ты это знаешь. – Упершись руками в бока, она добавила: – Ты сделал то, о чем я просила?
Он раздраженно пожал плечами и едва заметно кивнул.
Обрадованная, Кейт схватила меня за руку и потащила за собой.
– Сюда, – сказала она.
Далеко идти не пришлось: Кейт отвела меня к сараю позади ее дома, рядом с гусиным прудом. Мы подождали, пока Ксан откроет замок ржавым ключом. Дверь, наконец, распахнулась с громким скрипом.
– Ксан, ты должен был сначала здесь прибраться, – сказала Кейт, войдя внутрь и проведя пальцами по грязному столу.
– Я прибрался.
Кейт поджала губы.
– Я-то думала, ты знаешь, как это делается. – Она повернулась ко мне. – Тебе нравится? Знаю, здесь тесновато. Я использовала это помещение в качестве дополнительного места для хранения сухих трав, настоек и консервов. Мне жаль, что тут такой беспорядок – вот что мы получили, позволив Ксану околачиваться здесь, – но ведь это не страшно, правда?
В домике царил полумрак, единственным источником света служило слуховое окошко. Здесь были камин, сложенный из камня, с крючком для котелка, маленький стол и шаткий стул. На стенах висели полки, заставленные по большей части рядами цветных бутылок и сосудов с травами, но две или три полки были целиком завалены листами бумаги, карандашами и угольками разной длины. Я достала из пачки один лист, и мне пришлось его покрутить, чтобы разобрать, что на нем изображено. На первый взгляд это выглядело как хаотичное сплетение яростных штрихов, нанесенных углем и составлявших непонятный узор. Но когда я пригляделась внимательнее, из хаоса стало вырисовываться изображение. Я догадалась, что это была подробная иллюстрация птичьего крыла, но оно было так не похоже на четкие, аккуратные рисунки в попадавшихся мне книгах и альбомах, что я задумалась, действительно ли я видела эту птицу прежде. Это было не просто изображение характерных черт – перо, клюв, скелет, грудка, – а воплощение радости и ужаса полета. От восторга у меня перехватило дыхание.
