Кейт скорчилась от очередной болезненной схватки так, что от усилия на коже выступили сухожилия. Пятно крови на повязке, которую я наложила на ее рану на шее, стало расплываться по белой поверхности. Кровь до сих пор не свернулась.
– Скоро все кончится, – сказала Сальма, и ее лоб прорезали морщины.
Кейт рожала всю ночь, и с каждым часом становилась все слабее.
Утром она, дрожа всем телом, сделала последнее усилие, и ребенок появился на свет. Маленькая девочка.
– Смотри, Кейт! – сказала я. – Ты была права. Это девочка.
– Она жива, – добавила Сальма. Лицо у нее было бледное и печальное. – Но она совсем крошечная и плохо дышит.
В глазах Кейт заблестели слезы.
– Можно мне ее подержать?
Сальма завернула девочку в одеяло и передала мне. Прежде чем положить ее рядом с Кейт, я откинула с лица ребенка уголок ткани. Личико было круглым и прекрасным – со сладкими смуглыми щечками. Несколько прядок темных кудрявых волос торчали на макушке. Девочка открыла глаза и тихонько захныкала. Я подумала, что ее глаза со временем станут темно-карими. Как у отца.
Кейт взяла ее дрожащими руками.
– Мы справились, девочка моя. Мы справились.
Спотыкаясь, я направилась в кухню, пока Сальма делала все, чтобы остановить кровотечение. Я старалась чем-то себя занять, приводя в порядок то, что мы уже привели в порядок, и отмывая то, что мы уже отмыли. Все вокруг дышало Кейт: тесто для пирога, готового к тому, чтобы его испекли. Связка свежих дров в камине, готовая к тому, чтобы ее подожгли. Корзинка, наполненная недошитыми детскими вещами рядом со стулом. Я подняла первое попавшееся платьице и посмотрела на крохотное одеяние. Мне захотелось завершить его, но я понимала, что никогда не смогу сделать это так, как надо. Кладя его обратно в корзину, я ощутила резкий укол в палец.
Кровоточащие звезды, подумала я. Я укололась.
Крови было немного, лишь крошечная капля, размером не больше острия иголки, проткнувшей кожу. Но для меня она стала последней каплей. Оцепенение, помогавшее мне держаться до сих пор, отступило. Склонившись над корзинкой Кейт, я разревелась.
Ксан, Натаниэль, мысленно окликнула я, когда капля крови упала на пол, вернитесь. Вы нужны Кейт. Вы нужны мне. Вернитесь.
* * *
Усилия Сальмы были тщетны. Я это видела. Кейт по-прежнему истекала кровью. Если бы Эмпирея проявила милосердие, она бы даровала Кейт беспамятство, но глаза девушки оставались ясными и были полны страдания. Она лежала, держа на груди крошечное слабенькое тельце своего ребенка. Она гладила нежную ручку дочки, нестройно напевая колыбельную.
– Кейт. – Я уже не сдерживала слез.
Она повернула ко мне грустное лицо и сказала:
– Как мне это вынести? Как?
– Не знаю. – Я вышла из комнаты, оставив ее наедине с ее маленькой девочкой, чтобы они провели вместе столько времени, сколько им еще осталось.
В соседней комнате Сальма смывала с рук кровь. Вид у нее был изможденный.
– Мне очень жаль. О, звезды! – воскликнула она. И мягко добавила: – Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.
– Вы сделали все, что могли, – вежливо ответила я. – Но, пожалуйста, скажите: есть ли у Кейт надежда?
– Нет, – поднимаясь, сказала Сальма. – Ничто в рамках законов природы не в силах спасти ни одну, ни другую.
Мое сердце упало, но Сальма продолжала:
– Но, полагаю, существует решение за пределами законов природы. – Она опустила руку в карман и достала капсулу с медицинской пипеткой.
– Что это?
– Это зелье из лепестка кровоцвета, – сказала она.
Мое сердце забилось чаще. Запинаясь от нахлынувших на меня чувств, я спросила:
– Что? Где вы… как?
– Были другие времена. Другая мать, вроде нее, хотела спасти своего ребенка, и для этого лишила жизни себя. Тогда я использовала лишь один лепесток. Должна была отдать ребенку все лепестки, но незадолго до того осознала, что внутри меня что-то не так. Рак. И я… я не хотела умирать. Поэтому я перегнала лепесток в настойку. Я дала маленькому мальчику ровно столько, чтобы он одолел худшую фазу болезни, и оставила остальное себе. Этим я продлеваю себе жизнь, капля за каплей, уже почти на протяжении двенадцати лет, подавляя чувство вины мыслью, что иначе он бы умер. – Она вложила капсулу в мои ладони. – И тем не менее я всю ночь надеялась, что мне не придется ее использовать. Спорила сама с собой, не хотела отдавать ее в руки незнакомцам, но я думаю… думаю, возможно, настало время отпустить. Там остались две, может быть, три капли. Их хватит, по крайней мере, на одну из них.
– Вы выбираете смерть?
– Лучше выбрать ее самой, чем позволить сделать выбор за меня. – Ее глаза сверкнули. – Я совершила множество поступков, которыми не горжусь. Я знала, что однажды отправлюсь туда, где мой сын ждет меня, на другую сторону, и эта мысль была мне невыносима. Но я больше не боюсь нашего воссоединения и с легкостью пойду к нему. – Она собрала свои вещи. – Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.
26
Когда Сальма ушла, я вернулась в спальню. Едва я переступила порог, как Кейт повернула ко мне залитое слезами лицо.
– Я продолжаю молиться Эмпирее о том, чтобы это оказалось лишь сном. Я сделаю все, что она попросит. Я хочу, чтобы моя девочка жила, Эмили.
Я достала капсулу Сальмы.
– Возможно, у меня есть решение, – мягко сказала я. – Это зелье, приготовленное из цветка кровоцвета. Осталась всего пара капель. Я могу дать по одной каждой из вас. Пока это лучший выход.
Она поцеловала свое дитя и придвинула ребенка ближе ко мне.
– Мне не нужно. Отдай все зелье ей.
– Подумай о Натаниэле. Ты нужна ему. Пожалуйста, Кейт. Выпей.
– Он сильнее меня. Всегда был сильнее. Он справится и проживет хорошую жизнь. Но если я отниму у нее часть зелья и она умрет, я не смогу с этим жить.
– А если ты не выпьешь… – Я осеклась. Я не знала, как ей сказать.
– Я не дура, Эмили. Я знаю, что Дедрик сказал: Nihil nunc salvet te. Я знаю, что это значит. Что, если я выпью зелье и ты все равно потеряешь нас обеих? А так я хотя бы умру, зная, что сделала для нее все, что в моих силах.
Я глубоко вздохнула и кивнула. Мое сердце болело слишком сильно, чтобы я могла спорить. Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка.
– Хорошо. Передай ее мне.
Положив ребенка себе на колени, я открыла флакон и поднесла пипетку к разомкнутым губкам младенца.
Одна, две. Две капли.
Ничего не произошло.
Безумие какое-то. Что я только что натворила?
