– Разве это чепуха? – он не отставал.
– Не хочу тебя расстраивать, но единственное, что удерживает меня в творчестве, – это деньги. Много денег. Может, ты и готов петь за гроши, но я не ценю свой труд так низко.
– Вспоминая твою игру в первый день съемок… – Колдер хотел заглянуть мне в глаза, но я не давал ему это сделать, прибавляя шаг. – Я уверен, тогда ты не думал о деньгах. Проявление твоих эмоций… рвало мне душу. Они были искренними. По правде говоря, мне стало больно, когда я увидел, как ты плачешь…
– Хватит об этом. Все это ерунда, – я не нашел что еще сказать.
Одни только воспоминания о первом дне съемок вгоняли меня в глубокие печальные раздумья. Но я загорелся интересом узнать, одного ли Колдера впечатлили мои эмоции, один ли он заметил, что в моей игре не было игры как таковой. Одному ли ему было больно видеть, как я по-настоящему плачу?
– Почему тебе было больно? – Интерес распирал меня все больше.
Мы переходили дорогу, когда Колдер ответил:
– Думаю, любому стало бы больно от твоей искренности.
– Неправда. Большинству людей плевать на меня. Восемьдесят процентов фанатов даже не придут на творческие вечера, если я решу устроить таковые, потому что они любят моих персонажей, а не меня самого. Их не интересуют моя жизнь, мои переживания, мои чувства. Кто-то мечтает быть со мной, но на деле они влюблены лишь в образ. Если я наберу вес или сменю прическу, изуродую лицо или стану инвалидом, все проявят жалость или разочарование и забудут о своих любовных переживаниях, вычеркнув меня из жизни. К тому же у меня не те характер и внутренний мир, в которые можно влюбиться. Так оно и есть, и к чему мне это отрицать? Это факт.
Колдер ответил мне не сразу. Ему потребовалось время, чтобы осмыслить услышанное, и он стал оглядываться по сторонам.
– Твой внутренний мир необычен. Я бы даже сказал, что он прекрасен. По-своему прекрасен. И я бы не отвернулся от тебя, что бы из перечисленного с тобой ни произошло.
Я почувствовал дикую потребность взглянуть на него в тот момент, чтобы узнать, как он смотрел на меня в те секунды. Но его взгляд был прикован к земле.
В груди расцвело очередное приятное чувство. Сердце сжалось от благодарности и внезапно нахлынувшего тепла. Необъяснимая, едва сдерживаемая дрожь предпринимала яростные попытки обуять все мое тело, но я лишь незаметно передернулся.
Ганн наверняка тоже так думал, но его намерения и мысли имели иное происхождение, иную почву, из которой они проросли.
Глупый, глупый Колдер! Зачем ты мне это сказал? На секунды я забыл, куда шел, – так влияют на меня твои слова, и скрыть свои эмоции, написанные на моем лице, я был не в силах. Актерское мастерство меня не спасло.
– Я не такой, как ты, – вырвалось у меня шепотом.
– О чем ты? – Дыхание Колдера замедлилось.
– Ты знаешь, о чем я говорю.
Теперь уверенность в не сказанных им словах окрепла так, что ни одно отрицание не убедило бы меня в обратном.
– Я не понимаю, – и нервная невинная улыбка в ответ, – о чем ты гово…
– Я не могу назвать себя правильным, потому что чувствую, что со мной что-то не так, но и тебя назвать неправильным язык не поворачивается. Я не очень приветствую эту тему, потому что… ненавижу ярлыки. Все должно происходить так, как чувствуется, без названий и распределений на категории.
– В этом ты прав, – только и сказал Колдер, словно не услышав моих предыдущих слов, будто не понимая, к чему я клоню.
Он оглядывался, мял внутреннюю подкладку карманов куртки, вздыхал, не желая выдавать свои истинные чувства: смущение, страх, растерянность. И пусть я знал, что он намеренно скрывал от меня свою истинную сущность, я чувствовал себя оскорбленным, будто моя речь прошла сквозь него и ни одно словечко не зацепилось за струну его нервов, издав одинокую тревожную мелодию.
– Мне нужно идти, – вырвалось у него.
Казалось, он сдерживал в себе эти несчастные три слова изо всех сил и, выговорив их, с часто бьющимся сердцем, со страхом, скользящим в глазах, с тяжелым дыханием, ставшим реже из-за разрывающего изнутри трепета, с нетерпением ждал моего одобрения и… долгожданного расставания, чтобы уйти и, возможно, больше не вернуться.
– Хорошо. – Я не стал его долго мучить, кажется, впервые желая облегчить его ношу, на время снять с него позорное ярмо.
Я обнажил его душу, вытянул из сердца все, что только можно вытянуть, сказав ему правду в лицо. Правду, которую, очевидно, никто ему никогда не говорил.
Он не был похож на тех, кто не спеша переползает из одного клуба в другой в поисках партнера-одноночки. Он был из тех, кто искал родственную душу, не думая о том, о чем обычно люди думают при первом же знакомстве.
Но мы не родственные души, Колдер. Пойми это по моему взгляду, ибо я не хочу говорить тебе это в лицо. Не хочу тебя огорчать, чтобы не чувствовать себя виновником твоих разочарований. Я не хочу видеть твою печаль.
21
– Что мне делать, мама?
Они говорили, что она идет на поправку. Божились, что болезнь выпустила ее из своих смертельных объятий.
Пора ликовать, думали мы с Ганном, благодарить Бога за его милость, сходить в церковь и пожертвовать нуждающимся. Мы так и сделали. Обманутые призрачным счастьем, мы радовались избавлению от страха за жизнь невинного ребенка.
Ганн давал дочери сотни невозможных обещаний, а я, смотря на своего настоящего отца, просто радовался, что вижу на его лице искреннюю улыбку.
Но, боже, в чем провинился перед тобой этот любящий отец?
Все дело в наркотиках?
В алкоголе?
В случайных связях?
Не вовремя же ты вспомнил, что пора ему платить по счетам. И не тот вид оплаты ты выбрал.
Боже…
В тот день у Ганна намечалось выступление, я занял место, чтобы на следующие два часа окунуться в музыку. Я готовился на сто двадцать минут отвлечься от мыслей о наркотиках. В последние дни желание забытья пожирало каждую клеточку моего тела, обжигало, терзало, и я подолгу мог лежать в углу, завывая от боли.
Я хотел сдержать свое слово. Хотел быть верным себе, ибо знал: если сорвусь сейчас, то уже никогда не поверю самому себе и, давая очередное азартное обещание, буду позорно и угнетающе вкушать эту ложь, чувствуя ее горький вкус.
Без встреч с Колдером сдерживаться стало тяжело. Казалось, лишь он все это время держал цепь, другим концом прикованную к моему ошейнику. Услышав мои тонкие намеки, он решил покинуть меня, причислив к списку просто знакомых и партнеров по съемкам. А ведь нам еще играть романтические сцены…
Кристиан отснял все дубли со мной в студии и с нетерпением ждал 1 октября, когда мы отправимся в Айдахо и придет очередь Колдера показать себя.
