Если бы она не планировала предать Вайшру, то не стала бы отказываться.
– Пошли, – повторил Нэчжа. – Несколько глотков не повредят.
Рин выдавила улыбку и приняла предложенную руку.
– Ты прямо-таки прочел мои мысли.
По пути следом за ним из казарм она попыталась успокоить бешеное сердцебиение.
Ничего страшного. Можно позволить себе эту слабость. Покинув Арлонг, Рин, возможно, больше никогда не увидится с Нэчжей. Несмотря на близость с Рин, он никогда не предаст отца. И ей не хотелось, чтобы он помнил о ней как о предательнице. Пусть запомнит ее как друга.
У нее есть еще время до рассвета. Есть время для достойного прощания.
Рин не знала, как Нэчже и Венке удалось раздобыть столько спиртного, ведь в городе было запрещено продавать его военным. Венка дожидалась их на улице у двери лазарета, с целой тележкой запечатанных кувшинов. Нэчжа вызвал из казармы Катая. Все вместе они затолкали тележку в самую высокую башню дворца, откуда открывался вид на Красные утесы. Они расселись, глядя на плавающие внизу обломки флота.
Первые несколько минут все молчали. Только налегали на спиртное, стараясь побыстрее напиться. Много времени на это не потребовалось.
Венка пнула Нэчжу по ноге.
– Уверен, что нас за это не упекут в тюрьму?
– Мы только что выиграли самое важное сражение в истории империи, – лениво оглядел ее Нэчжа. – Думаю, ты имеешь право напиться.
– Он хочет нас подставить, – сказала Рин.
Она не собиралась пить. Но Венка и Нэчжа подначивали ее, и Рин не знала, как отказаться, не вызвав подозрений. Стоило начать, и остановиться было уже все труднее. На вкус сорговое вино было ужасным только в первые несколько глотков, а потом переставало обжигать пищевод, все тело охватывала приятная истома, и вино казалось на вкус как вода.
«Ничего, через несколько часов выветрится, – смутно подумала она. – К рассвету я буду готова».
– Уж поверь, – сказал Нэчжа, – если бы я хотел вас подставить, в этом не было бы нужды.
Венка фыркнула над своим кувшином.
– Жуткий напиток.
– А ты что предпочитаешь? – спросил Нэчжа.
– Бамбуковое рисовое вино.
– А дамочка привередлива, – сказал Катай.
– Я его раздобуду, – поклялся Нэчжа.
– Я его раздобуду, – передразнил его Катай.
– Что тебя не устраивает? – спросил Нэчжа.
– Да просто интересно. Ты когда-нибудь пробовал быть не таким мерзким снобом?
Нэчжа поставил кувшин.
– А ты никогда не задумывался о том, что ходишь по краю?
– Хватит, мальчики.
Венка покрутила в пальцах локон, а Катай брызнул в Нэчжу вином.
– Прекрати, – рявкнул Нэчжа.
– Попробуй меня заставить.
Рин продолжала пить, наблюдая из-под полуприкрытых век, как Нэчжа ползает по башне на коленях, прижимая Катая к полу. Наверное, следовало бы побеспокоиться, что они могут свалиться вниз, но она была слишком пьяна, и все происходящее казалось забавным.
– Я узнал кое-что новое, – вдруг провозгласил Катай, сбросив с себя Нэжчу.
– Ты все время чему-то учишься, – сказала Венка. – Ученый Катай.
– Я интеллектуально любопытен.
– Вечно горбишься за столом в библиотеке. А знаешь, когда-то в Синегарде я поспорила, что на самом деле ты там дрочишь.
– Что?!
Венка подперла подбородок ладонями.
– Так ты дрочил? Потому что я хочу получить свои деньги.
Катай проигнорировал ее слова.
– Так вот… Слушайте, ребята, это и правда кое-что интересное. Знаете, почему ополчение дралось так, будто никто из них никогда прежде не держал в руке меча?
– Они дрались гораздо более умело, – возразил Нэчжа.
– Не хочу говорить про армию, – сказала Венка.
Нэчжа ткнул ее локтем в бок.
– Ладно, пусть говорит. Иначе он никогда не заткнется.
– Все дело в малярии, – объяснил Катай.
Сначала показалось, будто он икает, но потом Катай перекатился на бок, закатившись таким смехом, что весь затрясся. Рин поняла, что он пьян, может, даже пьянее, чем она сама, несмотря на то, насколько это рискованно.
Наверное, Катай сейчас чувствовал себя таким же счастливым, как и она, счастливым до одурения – в обществе друзей, которым ничто не угрожает. И Рин подозревала, что ему тоже хочется навеки остаться в этом мгновении, нарушить правила и забыть о том, что, выпив последние кувшины с вином, они вот-вот расстанутся навсегда.
Ей не хотелось, чтобы наступал рассвет. Она бы оттянула этот момент до последнего, если бы могла.
– Они не привыкли к болезням юга, – продолжит Катай. – Комары ослабили их сильнее, чем мы. Потрясающе, правда?
– Чудесно, – сухо откликнулась Венка.
Рин не обращала на них внимания. Она подобралась ближе к краю башни. Ей хотелось еще раз взлететь, ощутить пустоту в животе, чистый восторг падения.
Она свесила одну ногу над краем, наслаждаясь тем, как ласкает ступню ветер. Потом чуть-чуть наклонилась вперед. А если прыгнуть? Будет ли падение столь же приятным?
– Отойди оттуда, – прорезался сквозь туман мыслей голос Катая. – Нэчжа, оттащи ее…
– Уже!
Сильные руки обхватили ее за талию и оттащили от края. Нэчжа держал ее крепко, ожидая сопротивления, но Рин лишь промурлыкала радостную мелодию и прижалась спиной к его груди.
– Ты хоть представляешь, сколько доставляешь проблем? – проворчал он.
– Дай мне еще один кувшин, – сказала она.
Нэчжа медлил, но Венка с готовностью повиновалась.
Рин сделала большой глоток, вздохнула и приложила пальцы к вискам. Ей казалось, что по рукам бежит ток, словно ее ударила молния. Рин прислонила голову к стене и зажмурилась.
В опьянении самое приятное – что все перестает иметь значение.
Можно думать о том, что раньше причиняло боль. Можно вернуться к воспоминаниям – об Алтане, горящем на причале, о трупах в Голин-Ниисе, о теле Кары на руках у Чахана – и все это уже не кажется мучительным и не вызывает дрожи. Можно вспоминать отстраненно и спокойно, ничто уже не имеет значения и не причиняет боль.
– Шестнадцать месяцев, – подсчитывал Катай, загибая пальцы. – Почти полтора года войны, если считать от начала вторжения.
– Не так уж долго, – заметила Венка. – Первая опиумная война длилась три года. – Вторая – пять. А сражения за наследие Красного императора заняли целых семь лет.
– Как можно вести войну семь лет? – удивилась Рин. – Неужели они не устали сражаться?
