Но Рин уже поняла. Это оружие она узнала бы где угодно. Она много часов любовалась этой сталью, носившей следы бесчисленных сражений. Оружие целиком было сделано из металла, даже рукоять, обычно деревянная, потому что спирцам нужно оружие, которое не сгорит в руках.
Рин почувствовала легкое головокружение, не имеющее ничего общего с опиумной ломкой, перед глазами ярко вспыхнула картина – Алтан идет по пристани навстречу смерти.
– Откуда он у вас? – просипела она, сдерживая рыдания.
– Мои люди достали его из Чулуу-Кориха. – Вайшра наклонился и протянул ей трезубец. – Я решил, что он как раз для тебя.
Рин непонимающе заморгала.
– Но как вы там оказались?
– Тебе пора прекратить думать, что я ничего не знаю. Мы искали Алтана. Он был бы нам… полезен.
Рин фыркнула сквозь слезы.
– Думаете, Алтан вступил бы в вашу армию?
– Я думаю, Алтан искал возможность построить новую империю.
– Значит, вы ничего о нем не знали.
– Я знал его людей. Я вел солдат, которые освободили его из исследовательской лаборатории, и тренировал его, когда он достаточно подрос. Алтан дрался бы за мою республику.
Рин покачала головой.
– Нет, Алтан лишь хотел спалить все вокруг.
Она потянулась за трезубцем и подняла его. Держать его было неудобно – слишком тяжелая рукоять и легкий клинок. Алтан был гораздо выше ее, для ее роста оружие оказалось слишком длинным.
Как мечом орудовать им не получится, никаких боковых ударов. С трезубцем нужно обращаться с хирургической точностью, только смертельные выпады.
Рин отдала трезубец.
– Я его не возьму.
– Почему же?
Захлебываясь слезами, Рин никак не могла подобрать слова.
– Потому что я – не он.
«Потому что это я должна была умереть, а он – выжить и стоять здесь вместо меня».
– Да, ты – не он. – Одной рукой Вайшра поглаживал ее по волосам, заправив их за уши, а другой сжал ее пальцы на холодном металле. – Ты будешь лучше его.
Когда Рин убедилась, что может переварить твердую пищу и не выблевать ее обратно, она впервые за неделю пообедала вместе с Нэчжей на верхней палубе.
– Не давись ты так, – сказал он.
Рин слишком увлеклась, разрывая зубами горячую булочку, и не ответила. Она не знала – то ли еда настолько вкусна, то ли она просто так оголодала, что все теперь казалось вкуснейшим на свете.
– Отличный день, – сказал Нэчжа, когда Рин проглотила кусок.
Она засопела в знак согласия. Первые несколько дней Рин не могла находиться под ярким солнцем. Только теперь, когда глаза больше не жгло, она сумела посмотреть на сверкающую воду, не зажмурившись.
– Катай по-прежнему дуется? – спросила она.
– Ничего, он придет в себя. Всегда был упертым, – ответил Нэчжа.
– Это мягко выражаясь.
– Войди в его положение. Катай никогда не хотел быть военным. Полжизни он мечтал уехать на гору Юэлу, а не в Синегард. В душе он ученый, а не боец.
Рин это помнила. Катаю всегда хотелось стать ученым, поступить в академию на горе Юэлу, изучать естественные науки, астрономию или что еще взбредет ему в голову. Но он был единственным сыном министра обороны империи, а потому его судьба была предрешена еще до рождения.
– Это печально, – пробормотала она. – Нельзя быть военным против воли.
Нэчжа подпер рукой подбородок.
– А ты хотела стать военным?
Рин задумалась.
Да. И нет. Никакой другой карьеры она не представляла. Да если бы и захотела чего-то другого, вряд ли что-нибудь вышло.
– Раньше я боялась войны, – наконец произнесла она. – А потом поняла, что у меня хорошо получается воевать. Не уверена, что получилось бы что-то другое.
Нэчжа молча кивнул, глядя на реку, и беспечно отложил булочку, так ее и не попробовав.
– А как твои… э-э-э… – Нэчжа приложил палец к виску.
– Все хорошо.
Рин впервые почувствовала, что может сдержать свой гнев. Может думать. Дышать. Феникс никуда не делся, маячил на краешке сознания, готовый вспыхнуть огнем, как только она позовет – но только если позовет.
Она опустила взгляд и обнаружила, что булочка исчезла. Пальцы теребят пустоту. Желудок ответил недовольным урчанием.
– Вот. – Нэчжа протянул ей слегка помятую булочку. – Возьми мою.
– А ты не хочешь есть?
– У меня нет аппетита. А ты выглядишь истощенной.
– Я не возьму твою еду.
– Ешь, – настоял он.
Рин откусила булочку. Ломтик скользнул по пищеводу и с приятной тяжестью упал в желудок. Она давно уже так не объедалась.
– Как твое лицо? – спросил Нэчжа.
Рин потрогала щеку. Когда она говорила, лицо внизу стреляло болью. Пока из организма выходил опиум, на лице расцвели синяки, словно Рин поменяла одно на другое.
– Похоже, становится только хуже, – посетовала она.
– Не-а. Все заживет. Отец никогда не бьет так, чтобы покалечить.
Некоторое время они молчали. Рин смотрела на выпрыгивающую из воды рыбу, словно умоляющую, чтобы ее поймали.
– А как твое лицо? – спросила она. – Еще болит?
При определенном освещении шрамы Нэчжи выглядели сердитыми красными линиями, вырезанными на щеках. А при другом – просто сеткой, аккуратно прорисованной кистью для письма.
– Очень долго болело. А теперь я больше ничего не чувствую.
– А если я до тебя дотронусь?
Рин никак не могла отделаться от желания провести пальцем по его шрамам, погладить его.
– Этого я тоже не почувствую. – Нэчжа поднес руку к щеке. – Но людей мои шрамы, похоже, пугают. Отец велел мне носить маску, когда я общаюсь с гражданскими.
– А я-то думала, ты просто решил покрасоваться.
Нэчжа улыбнулся, но не засмеялся.
– И это тоже.
Рин отломила от булочки несколько крупных кусков и проглотила их, почти не прожевав.
Нэчжа коснулся ее волос.
– Эта прическа тебе идет. Приятно увидеть твои глаза.
Рин постриглась коротко. Только увидев на полу отрезанные локоны, она поняла, как отвратительно выглядела – спутанные сальные лохмы стали похожи на щупальца, настоящий рассадник вшей. Сейчас ее волосы были короче, чем у Нэчжи, чистые и аккуратные. Она снова чувствовала себя ученицей.
– А Катай поел? – спросила она.
Нэчжа неловко поерзал.
– Нет. До сих пор торчит у себя в каюте. Мы его не заперли, но он не выходит.
