– Ты бы послушал, как о них говорил отец. Спирцы то, спирцы се. Я сказал ему, что лучше начать вторжение из Арлонга, но нет, он решил, что устроит бескровный переворот, если у него появится она. И посмотри, что из этого вышло.
– Рин сильнее, чем ты можешь вообразить, – сказал Нэчжа.
– Если бы спирцы были настолько сильны, то были бы живы, – скривил губы Цзиньчжа. – Я все детство только и слышал о том, какое чудо этот Алтан. А он оказался просто очередным идиотом с кожей цвета глины, который позволил себя уничтожить ни за что.
Перед глазами Рин полыхнуло алым. При взгляде на Цзиньчжу она видела не человека, а обугленную головешку, с которой слетает пепел. Она желала ему смерти, смерти в муках. Хотела услышать его крик.
– Хочешь посмотреть, на что я способна? – Ее голос звучал словно издалека.
– Рин… – предостерег Нэчжа.
– Отвали. – Она сбросила его руку с плеча. – Он хочет видеть, что я умею.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Отойди.
Она протянула к Цзиньчже ладони. Рин ничего не стоило распалить свой гнев. Он уже ждал наготове, как бурлящая у плотины вода. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…»
Ничего не произошло.
Цзиньчжа поднял брови.
У Рин стрельнуло в висках. Она поднесла пальцы к глазам.
Боль превратилась в мучительную. Под веками расцвел многоцветный взрыв, красные и желтые вспышки, лижущее горящую деревню пламя, силуэты людей, извивающихся внутри, огромное грибовидное облако над островом в форме лука…
На мгновение прямо перед собой она увидела незнакомый иероглиф, похожий на клубок змей, а потом он исчез. В этот миг Рин находилась где-то между материальным миром и тем, что нарисовал ее разум. Она не могла дышать, ничего не видела…
Она рухнула на колени. Ощутила руки Нэчжи, пытающегося ее удержать, услышала, как он зовет на помощь. Сделав над собой усилие, она открыла глаза. Над ней стоял Цзиньчжа, глядя с откровенным презрением.
– Отец был прав, – сказал он. – Нужно было спасать того, другого.
Чахан резко захлопнул за собой дверь.
– Что случилось?
– Не знаю.
Рин цеплялась пальцами за простыни, а Чахан рылся в своей сумке. Ее голос дрожал, последние полчаса она с трудом дышала, а сердце до сих пор стучало так яростно, что заглушало все мысли.
– Я была слишком неосторожной. Пыталась вызвать огонь, небольшой, но не хотела покалечить Цзиньчжу, а потом…
Чахан схватил ее за запястья.
– Почему ты дрожишь?
Рин и не осознавала, что вся трясется. Она не могла унять дрожь в ладонях, а при мысли об этом затряслась только сильнее.
– Я больше ему не нужна, – прошептала она.
– Кому?
– Вайшре.
Она была в ужасе. Если она не сумеет вызвать огонь, то Вайшра зря нанял спирку. Без способности вызывать огонь ее просто вышвырнут.
Как только Рин пришла в себя, она снова попыталась сосредоточиться и вызвать пламя, но результат постоянно оказывался одинаковым – дикая боль в висках, вспышка цвета и всполохи образов, которые ей не хотелось бы снова видеть. Она не понимала, что не так, просто не могла вызвать огонь, а без этой способности она совершенно бесполезна.
По телу снова пробежала дрожь.
– Успокойся, – сказал Чахан. Он положил сумку на пол и сел рядом с Рин. – Смотри на меня. Загляни мне в глаза.
Она подчинилась.
Обычно бледные глаза Чахана, без выраженной радужки и зрачков, вызывали беспокойство. Но вблизи были странно притягательными – два осколка из заснеженного пейзажа на худом лице, которые словно гипнотизировали добычу.
– Что со мной не так? – прошептала она.
– Не знаю. Давай попробуем разобраться.
Чахан пошарил в сумке, зажал что-то в кулаке и протянул Рин горсть ярко-синего порошка.
Она узнала наркотик. Какие-то перемолотые сушеные грибы с севера. Рин уже принимала их однажды вместе с Чаханом – в Хурдалейне, когда отвела его в нематериальный мир, где ее преследовала Майриннен Теарца.
Чахан хотел проводить ее к глубинам разума, откуда душа воспаряет к миру богов.
– Боишься? – спросил он, видя ее нерешительность.
Нет. Ей было стыдно. Рин не хотела впускать Чахана в свои мысли. Она боялась того, что он там увидит.
– Тебе обязательно входить? – спросила она.
– Одна ты не справишься. А кроме меня, у тебя никого нет. Придется довериться мне.
– Обещаешь остановиться, если я попрошу?
Чахан усмехнулся, высыпал в ее ладонь порошок и сжал пальцы.
– Мы закончим, когда я скажу.
– Чахан…
Он окинул ее откровенным взглядом.
– У тебя есть другие варианты?
Наркотик подействовал, едва коснувшись языка. Рин удивилась, насколько быстрым и чистым было ощущение. Маковые зерна были раздражающе медленными, с ними она буквально вползала в мир духов, и только если сосредоточиться, а этот наркотик был словно пинком через дверь между этим миром и тем.
Прежде чем лазарет затуманился перед глазами, Чахан схватил Рин за руку. В вихре красок они покинули мир живых. И тут же оказались вдвоем в бесконечной тьме. Они парили в поисках.
Рин знала, что делать. Она обратилась к своей ярости и создала связь с Фениксом, которая притянула их души из пустоты к Пантеону. Она почти чувствовала присутствие Феникса, омывающий ее жгучий божественный жар, почти слышала его злобное хихиканье…
А потом что-то заслонило бога.
Что-то массивное, прямо перед ним. Гигантское слово, написанное в пустоте. В воздухе зависли двенадцать мазков, огромная пиктограмма, переливающаяся сине-зеленым, как змеиная шкура, неестественно яркая, словно только что пролитая кровь.
– Это невозможно, – сказал Чахан. – Она не могла этого сделать.
Пиктограмма выглядела и страшно знакомой, и совершенно чуждой одновременно. Рин не могла ее прочитать, хотя слово было написано по-никански. Она почти узнала несколько иероглифов, но все равно не видела в них смысла.
Это было что-то древнее. Еще до времен Красного императора.
– Что это?
– А на что похоже? – Чахан вытянул бестелесную руку, чтобы потрогать пиктограмму, и тут же отдернул.
– Это Печать.
Печать? Термин показался смутно знакомым. В памяти вспыли фрагменты сражения. Седовласый человек парил в воздухе и высекал молнии посохом, открыв дверь в мир жутких созданий из иного мира.
«Ты не сдвинешься с места! На тебе Печать».
«Уже нет».
