– Я помогу, – вызвался он.
Рин уступила.
– Теперь получше? – спросил он, когда закончил.
– По-твоему, это выглядит…
– Я про сестру Петру, – пояснил он. – С ней непросто.
Рин бросила на него быстрый взгляд.
– Она тебе не нравится?
– Мы все ею восхищаемся, – медленно выговорил он. – Но… Кстати, ты говоришь на гесперианском? Мне трудно дается ваш язык.
– Говорю.
Он переключился на гесперианский и заговорил помедленнее, чтобы Рин все разобрала.
– Сестра Петра – выдающийся ученый своего поколения и самый серьезный знаток проявлений Хаоса на восточном континенте. Но мы не согласны с ее методами.
– То есть?
– Сестра Петра довольно старомодно относится к обращенным. Представители ее школы считают, что единственный путь к спасению – это скопировать цивилизацию по образцу Гесперии. Чтобы слушаться Творца, вы должны стать похожими на нас. Перестать быть никанцами.
– Привлекательная идея, – пробормотала Рин.
– Но я считаю, что, если хочешь завоевать варваров и обратить ради их же блага, нужно пользоваться той же стратегией, что и Хаос, когда заманивает души ко злу, – продолжил Аугус. – Хаос входит через дверь, которую ему открывают, и склоняет на свою сторону. И нам следует поступать так же.
Рин прижала перебинтованные пальцы к стене, чтобы унять боль. Головокружение прошло.
– Насколько я знаю, вам больше нравится выбивать двери.
– Вот и я о том. Консерваторы. – Аугус смущенно улыбнулся. – Но Гильдия меняется. К примеру, взять поклоны. Я читал, что никанская традиция низко кланяться вышестоящим…
– Только по особым случаям, – сказала Рин.
– Даже если и так. Несколько десятилетий назад Гильдия утверждала, что поклониться никанцу – это высшее оскорбление для белой расы. Мы ведь избраны Творцом, как-никак. Мы стоим ближе к нему и не должны выказывать вам уважение. Но я с этим несогласен.
Рин чуть не закатила глаза, но одернула себя.
– Как мило с твоей стороны.
– Мы не равны, – сказал Аугус. – Но это не значит, что не можем быть друзьями. И я не думаю, что можно спасти кого-то, обращаясь с ним не как с человеком.
«А ведь Аугус и впрямь мнит себя добрым», – подумала Рин.
– Кажется, мне полегчало, – сказала она.
Он помог Рин подняться.
– Хочешь, провожу тебя до каюты?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Вернувшись в каюту, она вытащила из кармана пакетик с опиумом. Не то чтобы она его украла. Петра бросила пакетик ей на колени и ничего не сказала, когда Рин собралась уходить. То есть хотела, чтобы Рин его взяла.
Рин вытащила незакрепленную половицу и спрятала опиум подальше от посторонних глаз. Воспользоваться им она не собиралась. Кто знает, какую гнусную игру затеяла Петра, но Рин не поддастся искушению.
И все же приятно было осознавать, что, если совсем припрет, если ей захочется со всем покончить и взлететь до небес, подальше от собственного тела, стыда, унижения и боли, и, может, даже навсегда, опиум здесь и ждет ее.
Если еще кто-то из гесперианцев и разделял точку зрения Аугуса, то не показывал этого. Люди Таркета на «Зимородке» держались от никанцев на расстоянии. Они ели и спали отдельно, и стоило Рин подойти достаточно близко, чтобы услышать разговор, немедленно замолкали. По-прежнему только наблюдали и не вмешивались, хладнокровно взирая на некомпетентность и удивляясь победам.
Только раз они пустили в ход аркебузы. Однажды вечером на нижней палубе возникла стычка. Группа пленных из провинции Овца вырвалась из камеры карцера и напала на группу миссионеров, которые пытались их обратить.
Вероятно, заключенные пытались удрать. И решили взять гесперианцев в заложники. Или просто хотели наказать иностранцев, стоило тем оказаться поблизости – провинция Овца сильно пострадала во время оккупации и не питала любви к Западу. Когда Рин с другими солдатами побежала на шум, заключенные прижимали миссионеров к полу, живых, но обездвиженных.
Рин узнала Аугуса – тот отчаянно хватал ртом воздух, а заключенный сдавил ему горло.
Аугус встретился с ней взглядом.
– На помощь…
– Назад! – выкрикнул пленный. – Все назад, иначе он умрет!
Через несколько секунд в коридоре собралась толпа республиканских солдат. С заварушкой можно было покончить за пару секунд. Заключенные не были вооружены и находились в явном меньшинстве. Но их отобрали как крепких парней, способных крутить гребное колесо. Цзиньчжа приказал, чтобы с ними хорошо обращались, и никто не хотел нападать, опасаясь нечаянно слишком сильно их поранить.
– Пожалуйста, – прошептал Аугус.
Рин одолевали сомнения. Ей хотелось броситься вперед и отшвырнуть заключенного. Но республиканцы не двигались, ожидая приказов. Одна она не совладает со всеми пленниками, ее просто разорвут.
Она стояла с поднятым трезубцем и смотрела, как забавно синеет лицо Аугуса.
– С дороги!
Сквозь толпу пробивались Таркет и его охрана с поднятыми аркебузами.
Таркет взглянул на одного заключенного и прокричал приказ. В воздухе грохнули выстрелы. Восемь человек упали на пол. Завоняло порохом. Освобожденные миссионеры пытались отдышаться.
– В чем дело? – Теперь сквозь толпу протискивался Цзиньчжа. – Что случилось?
– Генерал Цзиньчжа. – Таркет подал знак своим людям, и те опустили оружие. – Как вы вовремя.
Цзиньчжа осмотрел лежащие на полу трупы.
– Вы лишили меня рабочей силы.
Таркет взвел аркебузу.
– На вашем месте я бы усилил охрану карцера.
– Карцер и так хорошо охраняется. – Цзиньчжа побелел от ярости. – Это вашим миссионерам не следовало здесь находиться.
Аугус поднялся на ноги и закашлялся. Потом коснулся руки Цзиньчжи.
– Пленники заслуживают милосердия. Нельзя просто…
– К дьяволу милосердие! – Цзиньчжа стряхнул руку Аугуса. – Это мой корабль. Или вы подчиняетесь приказам, или я вышвырну вас в реку.
– Не смейте говорить с моими людьми таким тоном, – шагнул между ними Таркет. Разница с Цзиньчжей была разительной – по никанским меркам Цзиньчжа считался высоким, но Таркет выглядел громадой. – Вероятно, ваш отец недостаточно хорошо объяснил. Мы дипломаты. Если вы хотите, чтобы Альянс хотя бы начал размышлять о помощи в вашей жалкой войне, обращайтесь с гесперианцами как с особами королевской крови.
Кадык Цзиньчжи дернулся. Рин видела, как его лицо налилось яростью, но Цзиньчжа взял себя в руки и не ответил. Все козыри были у Таркета. С Таркетом нельзя пререкаться.
