– Но почему он дерется на их стороне? – спросила Рин.
Война требует предсказуемости. Нет ничего хуже неконтролируемого солдата.
– Думаю, он кое-кого боится. Его запугали и заставили выполнять приказы.
– Дацзы?
– А кто ж еще?
– Ох, наконец-то ты очнулась.
На поляне появился Катай с охапкой веток. Он промок до нитки, кудри прилипли к вискам. На лице и руках, в тех местах, где он ударился о камни, виднелись кровавые царапины, но в остальном он выглядел сносно.
– Ты цел? – спросила она.
– Угу. Рука слегка онемела, но думаю, это от холода. – Он бросил хворост на сырую землю. – А ты как?
Рин так замерзла, что едва могла разговаривать. Все тело онемело. Она согнула руки, пошевелила пальцами и не почувствовала боли. Потом попыталась встать. Левая нога подогнулась.
– Проклятье.
Рин ощупала лодыжку. Нога заныла от прикосновения, а легкое нажатие отозвалось резкой болью.
Катай опустился рядом на колени.
– Можешь пошевелить пальцами на ноге?
Рин попыталась, и пальцы послушались. И на том спасибо. Это не перелом, а простое растяжение. К этому она привыкла. Растяжения – обычное дело для учеников Синегарда, Рин давным-давно научилась с ними справляться. Нужно просто затянуть тряпицей.
– У кого-нибудь есть нож? – спросила она.
– У меня.
Кара порылась в карманах и бросила Рин маленький охотничий ножик.
Рин вытащила его из ножен, натянула штанину и отрезала полосу ткани. Потом разорвала длинный лоскут надвое и крепко затянула его вокруг лодыжки.
– Зато лед не нужно прикладывать, – пошутил Катай.
У Рин не было сил смеяться. Она разогнула ногу, и по ней прошла еще одна волна боли. Рин поморщилась.
– Выбрались только мы?
– Если бы. У нас есть эскорт.
Он мотнул головой влево.
Рин проследила за его взглядом и увидела семь или восемь человек, сгрудившихся на берегу. Серые рясы вместо военной формы, светлые волосы. Монахи Серой гильдии.
Рин узнала Аугуса. Остальных она не различала, все гесперианцы были на одно лицо – бледные и тощие. Она с облегчением отметила, что сестры Петры среди них нет.
Выглядели они самым жалким образом. Дышали, моргали и шевелились, так что явно были живы, но совершенно окостенели. Кожа стала белой как снег, губы посинели.
Рин помахали им и показала на охапку хвороста.
– Идите сюда. Разожжем костер.
Стоит быть с ними повежливее – если удастся спасти монахов Серой гильдии от смерти на морозе, она завоюет у гесперианцев какой-никакой политический капитал, а он пригодится, когда (или если) она вернется в Арлонг.
Миссионеры не сдвинулись с места.
Рин попробовала снова, теперь по-геспериански, медленно и тщательно выговаривая слова.
– Давай, Аугус. Вы же околеете от холода.
Аугус не откликнулся, даже когда она назвала его по имени. Как будто Рин говорила не по-геспериански. Остальные либо пялились на нее в прострации, либо выглядели напуганными. Рин шагнула к ним, и кто-то отшатнулся, словно она собиралась его ударить.
– Забудь, – сказал Катай. – Я уже час пытаюсь с ними поговорить, а по-геспериански болтаю получше тебя. Наверное, никак не могут очухаться.
– Они умрут, если не согреются. Эй! – крикнула Рин. – Идите сюда!
Снова испуганные взгляды. Трое подняли оружие.
Только этого не хватало! Рин попятилась.
У них в руках были аркебузы.
– Оставь их в покое, – пробормотал Чахан. – Не хочется, чтобы меня подстрелили.
– Нельзя оставить их в покое, – возразила она. – В их смерти гесперианцы обвинят нас.
Катай закатил глаза.
– Они и не узнают.
– Узнают, если хотя бы один из этих придурков найдет дорогу обратно.
– Не найдет.
– Но мы не знаем этого наверняка. А убивать их, чтобы это гарантировать, я не стану.
Если бы не Аугус, ей было бы плевать. Но она не могла позволить ему замерзнуть до смерти, пусть даже он и голубоглазый демон. Он был добр с ней на «Зимородке», причем не по необходимости. Рин считала себя обязанной отплатить тем же.
Чахан вздохнул.
– Тогда оставьте костер им. А когда мы уйдем, они не побоятся приблизиться.
Неплохая идея. Катай за несколько минут развел огонь, и Рин помахала гесперианцам.
– Мы будем вон там, – прокричала она. – Можете погреться у костра.
И снова никто не ответил.
Но как только цыке переместились, гесперианцы медленно двинулись к костру. Аугус протянул руки над огнем. Хоть это хорошо. По крайней мере, они не погибнут от собственного идиотизма.
Как только Катай развел второй костер, все четверо без всякого стеснения стянули с себя форму. Воздух был ледяным, но в промокшей одежде все равно было холоднее, чем голышом. Они сидели вокруг огня на корточках, протянув к нему руки, так что едва не обжигали кожу. Казалось, так прошла целая вечность. Ни у кого не было сил говорить.
– Пошли обратно к Мурую, – сказала Рин, натянув высохшую одежду. Приятно было произнести эти слова вслух. Что-то практичное, шаг к четким действиям. Слова заглушили нарастающую внутри панику. – В воде полно древесины. Можем построить плот и спуститься вниз по течению по мелким протокам, пока не доберемся до главного русла, и если будем перемещаться осторожно и только по ночам…
Чахан не дал ей закончить:
– Негодная мысль.
– Почему это?
– Потому что возвращаться некуда. Республики больше нет. Твои друзья погибли. Их тела гниют на дне озера Боян.
– Ты не знаешь наверняка, – возразила она.
Чахан повел плечами.
– Они живы, – упрямо твердила она.
– Тогда давай, беги обратно в Арлонг. – Он снова повел плечами. – Сбеги под крыло Вайшры и прячься там, пока за тобой не придет императрица.
– Я не это…
– Именно этого ты и хочешь. Тебе не терпится упасть ему в ноги в ожидании новой команды, как дрессированной собачонке.
– Я тебе не собачонка.
– Разве? – Чахан повысил голос. – Разве ты возражала, когда тебя отстранили от командования? А может, ты даже обрадовалась? Ты терпеть не можешь отдавать приказы, зато обожаешь их получать. Спирцы, как никто другой, умеют быть рабами, но я и не представлял, что тебе это доставляет удовольствие.
– Я никогда не была рабыней, – окрысилась Рин.
– Еще как была, просто сама этого не осознавала. Ты склоняешься перед любым, кто готов тебе приказывать. Алтан дергал тебя за ниточки, играл с тобой, как на лютне, всего-то нужно было найти правильные слова, внушить, что он тебя любит, и ты побежала за ним в Чулуу-Корих, как последняя идиотка.