- Там... там... – из-за волнения лекарь так ничего и не смог выдавить из себя.
- Сир, разрешите я его зарежу? – Тук свирепо покосился на Августа.
- Давай, – пряча ухмылку, великодушно разрешил я. Рихтер достойный ученик Самуила, очень неплохой лекарь, но впечатлительный без меры. Вот и приходится порой клин клином выбивать.
- За что, сир?!! – медикус шугнулся в сторону и сразу обрел дар речи. – Помилуйте! Там местные монахи к раненым лезут. Я их не понимаю, но, кажется, они их лечить хотят!
- Так в чем дело?
- Но... – Август вытаращил глаза. – Я не уверен, что они обладают нужными знаниями...
- Разрешаю под твоим присмотром. Фен, сходи помоги с переводом.
- Как прикажете, сир... – лекарь огорченно скривился и умчался обратно.
Я не просто так отправил с ним Фена. Приказчики постоянно рядом ошиваются, но большей частью помалкивают, так как китаец сразу мне все переводит. А теперь, надеюсь, языки у них развяжутся.
И не зря надеялся. Русы сразу же начали вполголоса переговариваться.
- Вишь какой, от трапезы отказался, – шепнул Гром Старице. – Чую, сверх седмицы ни за что не останется. Вот посуди, сегодня вечерком мы отпишем челобитную, в ночь отправят ее голубем дальше по монастырям, пока будут переправлять, то да сё, раньше месяца ответа ждать не стоит. Надо нарочными идти, чтобы опередить его.
- Ничо, – ответил Старица, – где одна седмица, там другая и третья. На охоту сходить предложим, а где охота, там и чара добрая, да банька с девками. Надо будет мельникову дочку с выселок ему подложить. Не девка, а сосуд развратный... – Старица хмыкнул и молодцевато подкрутил усы. – Э-эх, хороша, прости мя Господи...
- Ага, Дуняшка такая, кого хошь умает, – Гром расплылся в улыбке.
- Во-от... – протянул Старица. – А потом скажем приморозок должен ударить, ледостав начнется, да проводника искать будем не спеша. Не бойсь, Бориска, сладится дело, как того надобно...
Я про себя только улыбался. Ну и хваты. Да не буду я в Москву рваться. Не в моих этих интересах. У меня здесь целая программа распланирована. И на охоту сходить дам себя уговорить, и за столом посижу, но не сразу, чуть погодя. И на Дуняшку гляну, отчего бы и нет. Что там за местная секс-бомба.
Приказчики вдруг замолчали, уставившись куда-то за мою спину. Я тоже обернулся и увидел свою приемную дщерь, наконец решившую облагодетельствовать родную землю, на которую ее ножка не ступала уже очень и очень долго.
Светло-изумрудное платье-котт
[22] расшитое серебром и жемчугом, отороченная горностаями парчовая накидка с разрезными рукавами того же цвета, узенькая золотая диадема придерживает невесомое призрачное газовое покрывало на голове, выверенная величественная походка, гордая осанка, а в завершение всего этого великолепия, переброшенная на грудь толстенная коса ниже пояса. Заходящее солнце подсвечивало статную фигурку, создавая впечатление, что Федора плывет над землей, и придавая картинке некой сказочности. Признаюсь, даже я засмотрелся, а приказчики вообще глаз не сводили. За ней шаг в шаг шла Лизетт, надо сказать, девица немалой красоты и изрядных форм, но она совсем терялась на фоне своей госпожи.
- Подсунешь тут дочку мельника, ага... – сокрушенно выдал Старица.
- Куда там... – Гром явно приуныл. – Ох и лепа дева. А косица, косица-то какая, прям косища!
Приказчики опять замолчали и отвесили Федьке земной поклон. Феодора надменно проигнорировала их, не спеша подошла ко мне и присела в манерном книксене.
- Ваше сиятельство...
- Ваша милость...
- Смотрите папенька, осторожней с народцем местным... – Федора скользнула взглядом по приказчикам и вдруг запнулась.
- Что не так?
- Да это же Бориска, – побледнев прошептала девушка, – средний сын боярина Микулы Грома. Росли мы вместе...
Я покосился на приказчика. Он, похоже, не узнал подружку детства, хотя глаз тайком не спускает. Да и немудрено; очень уж Федька изменилась с того момента, как я получил ее в подарок от сарацин. Но, в любом случае, такая встреча не есть хорошо. Не думаю, что Федора горит желанием воссоединится с семьей, но все равно лишние проблемы мне не нужны.
- Он не должен меня узнать, – решительно заявила Феодора, еще раз поклонилась и потопала обратно на когг.
Дальше все пошло своим чередом. На обед каждый из дружинников получил миску наваристого и густого рыбного супчика с пшеном, хорошую порцию гречишной кашки-размазни на мясе и сале да с зажаренным луком, большой ломоть хлеба и кисловатого слабого пива вдосталь. Народу понравилось, никто не остался голодным. Перед обедом, как всегда, я снял пробу, чем вызвал одобрительные и слегка удивленные взгляды приказчиков. Ну что могу сказать. Просто, жирно и сытно. Лучше еды для солдат в походе и не надо. Гречка не впечатлила, мне из Бретани, где ее местные вовсю пользуют, постоянно поставляют, да получше качеством, пиво – дерьмо, впрочем, как почти везде в это время, а вот хлеб... Чутка кисловатый, духмяный, с черной хрустящей корочкой, явно даже не вчерашнего выпека, но все еще сдобный, с легким ореховым привкусом – хлебушек оказался выше всех похвал. У нас в Европах такой даже к королевскому столу не подают. Надо будет не забыть секрет выпечки перенять.
Приказчики еще выболтали кое-что мне полезное. Гром сокрушался, что часть ясака для Москвы и торгового обменного фонда взятого пришлыми, перешли в мои руки, и теперь назад уже никак не стребуешь: мол, что с бою взято то свято. Старица утешал, мол еще соберем, а может найдем способ стребовать с князя свое. Ну-ну, пробуйте, никто не запрещает. А может и сам отдам, это смотря как себя вести будете.
Под погост выделили место на пригорке, откуда открывался красивый вид на реку. Падре Эухенио прочел поминальную службу, после чего павших дружинников похоронили. Местные жители с любопытством следили за действом, пока кто-то из монастырских священников их не шуганул.
На ужин дружинникам подали по большому ломтю хлеба, по половинке соленой трески, эдак с локоть размером, надо сказать, весьма неважной, очень малосольной и с легким душком, а вместо пива медовую сыть: разведенный с кипячёной водой мед с добавкой смородиновых листьев. Тоже сойдет.
От повторного приглашения приказчиков, я опять отказался, проверил, как разместились мурмане с дружинниками и ушел к себе на когг ночевать.
Только зашел в каюту, как услышал горестный вой из Федькиного закутка. Вот те раз...
- Иди погуляй, – я отправил Лизетт и присел на кровать рядом с зареванной Федорой. – Ну и? Чего воешь?
- Ничего... – всхлипнула девушка и спрятала лицо в подушке.
- Не ври мне.
- Я думала, что уже не увижу его... – горестно захлюпала носом Феодора. – А тут вишь как... И признаться нельзя...
