Я подал знак ратникам остановиться.
- Как тебя зовут?
Женщина запнулась, словно вспоминая, а потом тихо ответила:
- Агафьей звали, боярин.
- Сколько тебе лет?
- Сколько? – озадачилась баба. – Дык... мабуть до трех десятков еще не дожила...
Я про себя зло чертыхнулся, выглядела она минимум на пятьдесят.
- Сколько в рабах?
- Почитай, с малолетства... – еще тише прошептала Агафья.
- Это у тебя, что? – я показал на вросший в кожу ошейник на ее шее.
- Сам будто не знаешь? – неожиданно зло выкрикнула женщина.
- Почему тогда защищаешь?
- А чем бабы с дитями малыми провинились? Нешто вы бусурмене?
- А им значит можно? – спросил я у нее. – Или не тебя еще малолеткой в рабы взяли? А рубцы на теле от плетей, сами по себе проявились?
- Не дам! Вот мой сказ! – вместо ответа Агафья отпрянула и снова закрыла собой татарок. – Секите вместе!
Русские ратники вопросительно посмотрели на меня.
- Рубите, оставьте только детей... – тихо приказал я. – Чтобы и внукам своим завещали, что будет, ежели удумают рабов брать...
- Креста на тебе нет! – обреченно взвыла Агафья.
- Прости женщина, но так надо... – шепнул я и выехал со двора.
К исходу дня русичи вырезали почти треть населения Казани. Казармы с запертыми разоруженными воинами сожгли дотла. Практически всю знать, разве что за исключением немногих сторонников русской партии, тоже пустили под нож. В живых остался только хан Ильхам с семьей. Иван Молодой ни во что не вмешивался, потому что указание так поступить отдавал сам великий князь. Хотя, честно говоря, во многом побоище вышло из-под контроля, как это почти всегда случается.
В реальной истории почти то же самое сделал с Казанью Иван Грозный, внук нынешнего государя. И разом решил казанский вопрос. Ну что же, будем считать, что и мы решили.
Выбрав момент, я взял под локоть Муххамеда-Эмина, подвел его к окну и показал на город.
- Видишь, царевич, как случилось?
- Вижу... – тихо прошептал парень.
- Накрепко запомни, на что обретешь свой народ, ежели удумаешь хвостом вилять... – встряхнул его и рявкнул. – Отвечать, щенок!
- Понял... – быстро ответил царевич.
- Вот и молодец... – я пригладил на нем кафтан и подтолкнул к трону. – А теперь правь...
А сам спустился во двор, где уже собрали всех городских рабов.
Молодые, старые, увечные и здоровые, женщины, мужчины, старики и дети, все они разом скрестили на мне свои взгляды.
Мне хотелось сказать им многое, но так и не подобрав нужных слов, я выдавил из себя всего пару фраз.
- Все закончилось. Теперь вы свободные люди.
К моему дикому удивлению, никакой радости, по крайней мере внешне, бывшие рабы не высказали, так и продолжая молча на меня смотреть.
- Вы все свободные... – в легком замешательстве, повторил я.
- А кому мы нужны? Куда идти-то? – вдруг прозвучал вопрос откуда-то из глубины толпы.
- Куда? – невольно повторил я, а потом найдя решение вопроса, громко выкрикнул. – А есть куда! Всех, кто хочет, к себе в вотчину заберу, в Двинскую землю. Всем дело найдется. Всем земли хватит.
Ну а как, по-другому? Почитай все они крестниками моими стали, теперь нельзя бросать. Будут потихоньку учиться заново жить.
Закончив с рабами, я погнал Ванятку за флягой с арманьяком, хватил добрый глоток, уселся на скамейке в ханском саду и крепко задумался
А сам я? Что дальше?
И рявкнул в голос:
- А вот что!
Надоело, хочу домой. В Арманьяк. Хватит режим бога включать, может так аукнуться, что костей не соберешь. Фортуна уже предупредила, что может случится, ежели я не перестану быть в каждой дыре затычкой. А посему – баста.
Итак, в Казани я пробуду еще максимум пару седмиц, после чего вместе с княжичем отправлюсь в Москву. Далее предстоит обговорить кое-какие дела с великим князем Иваном, затем маршрут лежит в Холмогоры.
А оттуда, как только откроется навигация, семью в полном составе в охапку и с первым кораблем в Европу.
Все, хватит. Всем чем мог – я уже Руси помог. Прорубил окно во внешний мир, заложил основы торговли, флот, пушки, полезные ископаемые, полезные науки, да много чего. Даже водку гнать и правильно селедку с икрой солить. Куда больше? В геополитические игры играть я не мастак, уж извините, дальше сами. Осталось только Ивана полноценным государем сделать, но этим я могу заниматься и в Европе. Между своих дел, коих накопилось великое количество. И вообще, может... может, я сам королем стать хочу...
- Королем? – немного оторопев от такого размаха, вслух поинтересовался я сам у себя. – А почему бы и нет? Его величество Жан VI... а что звучит. Можно и задуматься...
Эпилог
В богато обставленной комнате на невысоком постаменте стояло большое резное кресло, очень похожее на трон. На его спинке с одной стороны небрежно висела горностаевая мантия, а с другой – простая, по виду очень старинная, корона о пяти зубцах. В самом кресле сидел худощавый пожилой мужчина. С его шеи свешивалась на шитый серебром и драгоценными камнями колет черного бархата, простая золотая цепочка, заканчивающаяся маленьким скромным медальоном в виде овечьего руна, в котором любой знаток геральдики мгновенно опознал бы один из самых значимых орденов Европы – Орден Золотого Руна. На коленях у мужчины лежал узкий длинный меч с причудливой гардой изысканной работы, в богато украшенных ножнах.
Глубоко изборожденное частыми морщинами лицо с хищным, гордым профилем и густая седина в волосах, лихо закрученных усах и бородке клинышком, свидетельствовали о том, что мужчина уже очень стар.
Глаза его были закрыты, судя по всему, хозяин кресла мирно спал или просто дремал.
Неожиданно на лице старика проявилось какое-то странное выражение, он напрягся и нащупал рукой рукоятку меча.
- Что, опять? – не открывая глаз, с безмерным удивлением прошептал он, но тут же безвольно обмяк в кресле.
Скрипнула дверь, в комнату вошел еще один пожилой мужчина, в богатой, расшитой золотом ливрее, но совершенно гражданского вида. Неслышно ступая он подошел к креслу и почтительно прошептал:
- Ваше величество, прибыл посол с верительными грамотами от испанского короля...
Старик в кресле не ответил.
- Ваше величество, вы сами назначили... – мужчина вдруг осекся, упал на колени перед троном, схватил за руку старика и приложил палец его запястью. – Господи... – лихорадочно шептал он. – Господи, молю тебя...
