«Договор Октандера можно считать провалившимся, – подумала Мириамель. – Я в последний раз попытаюсь убедить Далло Ингадариса и Салюсера его подписать, но теперь Далло понимает, что преимущество на его стороне, как и симпатии народа».
Неужели этого достаточно, чтобы Далло решился на убийство Друсиса? Мириамель никак не могла разобраться в том, что вокруг нее происходило. Друсис был гораздо полезнее в качестве живого игрока – как скрытая альтернатива брату. А теперь Далло стал лидером оппозиции, и, хотя маленького толстяка переполняло тщеславие, у него хватало ума понимать, что ему не слишком доверяют даже союзники.
Когда Ауксис начал финальное благословение и все встали, герцог Салюсер сотворил Знак Дерева и вместе с охранниками направился в заднюю часть собора, чтобы покинуть его перед процессией, которая понесет тело Друсиса обратно во дворец, где его похоронят в семейном склепе. Мири одобрила осторожность герцога. Улицы заполняли разгневанные горожане, и их ярость станет еще сильнее, когда вынесут тело графа Друсиса.
Мириамель подняла взгляд и увидела, как тонкий солнечный луч на мгновение озарил стеклянное окно с изображением святого Граниса над высоким алтарем. Он молился около Дерева Казни, горестно подняв руки перед извивающейся, перевернутой фигурой Усириса. И еще одну фигуру высветило солнце – святого Истрина, рядом с которым лежала его лопата. День Истрина только что прошел – день рождения Саймона, – и Мири вдруг испытала боль любви и огорчения. Она скучала по мужу и ругала себя за то, что вот уже несколько дней не писала ему, несмотря на произошедшие события, – а ему было необходимо о них знать. Она решила, что обязательно напишет вечером, чтобы уже утром отправить письмо с почтовым кораблем.
Эскритор Ауксис закончил церемонию. Носильщики гроба выступили вперед, чтобы отнести его на повозку, которая перевезет его в склеп Бенидривин. Мири встала, заверила графа Фройе и капитана Юргена, что она в порядке, и стала ждать, когда все выйдут из собора. Мириамель собиралась нарушить традицию и идти в конце процессии, а не в начале, как требовал протокол, но она решила, что это подходящий момент, чтобы Верховный Престол отстранился от кипевших в Наббане убийственных страстей.
Сияющие лучи солнца исчезли за тучами, пришедшими со стороны моря, и скорбящих поливал дождь, когда они поднимались вверх по склону холма Маистревин от собора Святого Граниса к мавзолею семьи Бенидривин. Однако процессия остановилась перед тем, как продолжить путь к дворцу герцога.
– Что такое? – спросил сэр Юрген. – Почему мы остановились?
– Нас кто-то атаковал? – сказал Фройе, нервно трогая Дерево, висевшее у него на груди.
– Это выглядит слишком организованным, чтобы быть атакой, – ответила Мири.
– Давайте обойдем их, – предложил Юрген. – Мы пробьем себе путь во дворец.
– Не позволяйте своим людям обнажать оружие до тех пор, пока не будет прямой угрозы, – предупредила Мириамель. – Это приказ. Я не стану причиной беспорядков. Не сегодня.
Когда они пробирались вдоль края толпы, заметно увеличившейся из-за людей, которые не были в церкви, Мириамель увидела, что повозка с гробом Друсиса остановилась перед воротами Санцеллана Маистревиса. Даже дождь не помешал ей заметить лица в окнах дворца, и она не сомневалась, что среди них есть и герцог, ведь он ушел из собора первым, а его солдаты уже стояли на стенах замка в полном вооружении. Королева испытала некоторое облегчение – теперь она могла быть уверена, что герцог и его семья в безопасности. Но почему погребальная процессия остановилась? Что делает Далло?
Она получила ответ довольно быстро. Массивный мужчина в сопровождении солдат, с символом Буревестника Ингадаринов, взобрался на открытую повозку и встал рядом с гробом. Кода луч солнца нашел просвет в тяжелых тучах, граф Далло откинул капюшон и посмотрел на скорбящих, которых после остановки процессии становилось все больше.
– Сегодня день скорби для всех нас! – закричал Далло так громко, что даже те, кто находился далеко от повозки, его услышали. – Друсис, граф Тревинта и Эдне, павший от рук подлых убийц в часовне своего собственного дома, лежит в гробу. Двенадцать ран ему нанесли – двенадцать раз ударили жестокими ножами – и оставили умирать на полу. И убийцы все еще находятся среди нас!
Ропот толпы превратился в гневный рев.
– Клянусь любовью Искупителя, что он делает? – спросил граф Фройе. – Неужели он собирается заставить их атаковать дворец?
– Нет, – ответила Мири. – Он действует намного тоньше. Юрген, не обнажай меч. Мы гости в Наббане.
– Я никому не позволю причинить вам вред, ваше величество, – ответил сэр Юрген.
– Никто и не собирается причинять мне вред – во всяком случае пока, – заметила Мириамель.
Далло продолжал с жаром проклинать убийц, а Мири смотрела на тех, кто находился ближе всего к повозке, и сразу за ней заметила леди Турию, которая отбросила вуаль и не сводила с дяди глаз, но ее лицо было застывшим и пустым. О чем она сейчас думает? Сердце Мири сжималось от сочувствия к девочке, которой пришлось принимать участие в таких же страшных событиях, как самой Мири, когда ее отец сошел с ума. Но, какие бы планы ни вынашивал Далло, она не сомневалась, что он не захочет, чтобы пострадала его племянница, скорбящая вдова Друсиса.
– И последний из них нанес удар в его сердце – в львиное сердце, которое билось для Наббана и его народа! – Далло перечислил раны Друсиса. – И только после этого он перестал сражаться с жестокими убийцами. Только после того, как его благородная кровь залила камни часовни, Друсис прекратил сопротивляться. Они убили великого человека.
Рев толпы стал более грозным, и Мириамель поняла, что еще немного, и начнется насилие. Она вдруг подумала, что Далло может попытаться штурмовать Санцеллан Маистревис.
– Мы стоим перед дворцом наших правителей, – продолжал Далло. – Перед сердцем нашей нации, и я спрашиваю герцога Салюсера: где убийцы твоего брата? Быть может, их кто-то скрывает? Почему их еще не предали справедливому суду?
Мири слышала крики тех, кто находился рядом.
– Сожжем дворец! – закричал кто-то, и Юрген построил своих людей так, что они окружили королеву, графа Фройе и других придворных, которые выглядели напуганными. Мириамель прекрасно понимала грозящую опасность и уже хотела отдать приказ Юргену и солдатам начать пробираться сквозь толпу, когда Далло неожиданно поднял руки вверх.
– Но сегодня не просто день скорби, – закричал он. – Это день празднования жизни Друсиса, который заботился о своем народе больше, чем о себе. Потому что граф Друсис не только сражался за Наббан против варваров луговых земель и всех предателей и бесчестных людей здесь, в нашем великом городе, но оставил завещание, в котором разделил все свое состояние с вами, с народом, который любил больше всего на свете.
