В траве возле Саввы Рыжова валялся его пистолет. Настя машинально подняла его и положила в сумку. Теперь у нее снова были два пистолета, пистолет Носка и пистолет Дыма, двух мертвецов, неожиданно свалившихся на ее голову.
«Господи, Боже мой», — подумала Настя. Не сумка, а склад оружия и барахолка: там еще лежала так и не сожженная Прокофьевой пижама, которую она не отважилась теперь оставлять здесь, на месте преступления, чтобы не навлечь на себя лишние подозрения.
«Если они так легко настигли Дыма, то им не составит большого труда, продолжив охоту, разделаться и со мной таким же образом, — подумала Настя. — Не люди, а звери. А главное, за что? Этот парень, так весело игравший в бандитскую жизнь, если ему верить, никого нарочно за всю свою жизнь не убил. Бедный Савва. Так жутко лишиться жизни. И кто же все-таки мог навести их на это укромное место?» — последний вопрос ей не давал покоя. Бандиты знали чуть ли не каждый их шаг.
Теперь уже она не сомневалась, что у них есть информаторы повсюду. И также осознавала, что и к ментам ей соваться опасно, чтобы не подставиться под пули.
«Им не жалко своих», — думала Настя, вспоминая, как один из бандитов упал сраженный пулей Рыжова наповал.
«Они могут совершить налет на мою квартиру, даже если менты приставят к ней охрану. Или, того хуже, удавят или зарежут, если милиция все же посадит меня за решетку до полного выяснения обстоятельств. Нет, нет и еще раз нет. К ментам, пока не узнаю всю подноготную этого дела, ни шагу», — решила она.
По опыту подготовки материалов по криминальной тематике для прессы она знала, что эти самые «менты» ведут себя иногда, как амебы, которым на все наплевать. И иногда ей, сторонней журналистке, удавалось раскопать больше по тому или иному делу, чем тем, кто непосредственно им занимался, будучи уполномочен законом. Ее даже иногда удивляло, кто таких вообще пускает на юридический факультет или в школу милиции, где они проходили обучение, если они элементарно не умели мыслить, да и скорее всего не хотели. Были, конечно, и исключения. Но таких «крутых перцев» в милиции и прокуратуре, каких описывали в детективах и показывали в телесериалах про ментов, где они представлялись умными и находчивыми, прямо такими шерлокхолмсами с кобурой подмышкой, она, честно говоря, не встречала.
«В прокураторе вообще сплошь и рядом сидят сынки высокопоставленных чиновников, которые ничего не делают, лишь штаны просиживают», — думала Прокофьева. Был у нее до того, как она связалась с газетой «Камни Петербурга», опыт работы в одной рабочей многотиражке. Нужно было отстоять права женщины, работавшей на вредном химическом производстве, где не соблюдалась гигиена и нарушались правила безопасности труда. Женщины от этого жутко болели, но руководство предприятия предпочло уволить ту работницу, что выступила в защиту своих прав. И Настя собрала тогда три папки документов с доказательствами, что та женщина действительно была права, благодаря чему ее восстановили на рабочем месте.
«Упорство и труд все перетрут», — твердила Настя, копаясь в материалах, трудно поддающихся восприятию без специального образования. Но для нее тогда было делом принципа отстоять свою героиню, отважившуюся заявить протест этому безобразию, когда женщины чахли и умирали прямо на производстве, а начальство и в ус не дуло. Попутно, самостоятельно расследуя дело этой работницы завода, она сама увидела, насколько неэффективно работает прокуратура, как она зачастую вообще лишь делает вид, что работает. Совсем не так как в кино. Но Прокофьевой, конечно, хотелось верить, что есть где-то в правоохранительных органах и нормальные люди, как и в любом деле, но в целом система не действовала, а хромала. Доказывать ей уже теперь собственную невиновность тоже придется самой. Это она понимала. Да еще и уходить от преследования бандитов.
— Да, влипла ты, ох как влипла, Прокофьева, — сказала она сама себе, размашисто шагая по направлению к шоссейной трассе. Декольтированная блузка помогла ей быстро остановить попутную машину, которая ехала в город.
«На роже, конечно, проступают следы побоища, несмотря на пудру. Ну да ладно, за темными очками не сильно заметно. Хорошо, что хоть очки оказались в моей сумке», — подумала она, пытаясь уловить свое отражение в боковом зеркале красного цвета «Лады», которую вел какой-то пенсионер.
Славу богу, он был немногословен и за всю дорогу не проронил ни слова. Попросив высадить ее возле супермаркета, Настя дождалась, пока «Лада» остановилась, расплатилась с водителем и вышла из машины.
В супермаркете она прикупила кое-что из одежды и, зайдя в туалет на выходе из супермаркета, тут же переоделась. Теперь на ней были неброская короткая куртка серого цвета, как у всех девушек в этом сезоне, и темно-синие узкие джинсы. Голову она увенчала серой бейсболкой, чтобы хоть как-то прикрыть лицо. И направилась в салон красоты.
— Извините, меня вчера мой парень избил, не могли бы вы меня привести в порядок? — обратилась она к женщинам, там работавшим.
— Да, ну и молодежь пошла. За что он тебя так? — поинтересовалась сердобольная парикмахерша.
— К другому приревновал, — ответила, не задумываясь, Настя. — А можно стиль изменить? Ну, волосы нарастить, что ли? — попросила она.
— Зачем тебе? — вопросом на вопрос ответила мастер.
— Хочу от него спрятаться, чтобы не вылавливал на улице, — выкрутилась Настя.
— Ну, можно. А у тебя есть деньги? — вопросительно посмотрела на нее парикмахерша.
— Да, есть, — кивнула Прокофьева.
— Хорошо, сделаем, — проворчала парикмахерша, берясь за дело.
Настя только успевала следить за ее руками.
Теперь, глядя в зеркало, Прокофьева не узнавала себя. Светло-русые, длинные волосы чуть ниже плеч, другая челка кардинально меняли лицо. Черный цвет и привычная прическа остались где-то в прошлой жизни.
«Интересно, сколько все это продлится? — подумала она. — Через полторы-две недели я уже начну «линять», в смысле волосы отрастут и снова их понадобиться подкрашивать. Знать бы все наперед, что в этой жизни дальше произойдет. А пока, как говорится: “Раз, два, три, четыре, пять — я опять иду искать. А кто не спрятался, я не виновата”».
Теперь перед Настей стоял новый насущный вопрос: где ей скоротать ночь.
— Савелия убили, некому за меня думать, — произнесла Прокофьева тихо.
Немного помедлив, она вернулась в супермаркет и вышла оттуда с большим пакетом, в котором лежали туристический спальный мешок и надувной коврик.
— Вот так, Прокофьева, дожилась до бомжевания, — обратилась она сама к себе. — Кошка ты драная, чтобы не подставляться, у тебя теперь один выход — ночевать по крышам, как прочие четвероногие и хвостатые.
Опыт ночевки на одной из питерских крыш у Насти уже был. Но тогда она просто пыталась уснуть, свернувшись калачиком на какой-то более-менее чистой доске на одном из чердаков в компании с не получившим общагу первокурсником. Ее выгнали из общежития — кто-то настучал коменданту, что она привела какого-то бездомного ночевать. Между тем, человеку действительно просто не было, где спать, и он не был ни преступником, ни бомжом, а был домашним мальчиком-одуванчиком, который не успел выбить в деканате общежитие и никого в этом городе не знал, кроме случайно попавшейся навстречу старшекурсницы Насти.
