Настя, конечно же, потом всем негодяям отомстила, описав в газете и визит в общагу маньяка, легко преодолевшего вахтерский заслон, и то, что называется «не достояться к администрации» или «пошлют тебя туда — не знаю куда — за дополнительными справками». Словом, жуткую бюрократическую волокиту во всем и по любому поводу.
Второй визит на крыши был сопряжен со знакомством с питерскими бездомными детьми, или, как раньше их называли, беспризорниками. Один из них, Ванька, стал закадычным Настиным другом, снабжавшим ее, если возникала нужда, информацией о том, где что в городе произошло. К нему-то на крышу, а точнее в каморку на чердак, и собиралась в настоящий момент наведаться Настя. И с этим ей повезло: осевший на одном из тайных чердаков Невского проспекта одиннадцатилетний Ванька как раз был дома, если это можно было назвать домом, а не на «работе».
— О’кей, Настена, — оставляй свой мешок и приходи вечером, если не найдешь где приткнуться ночевать, — деловито сказал Ванька, серьезный не по годам парнишка. Родителей у него не было, а в детдом он идти не хотел, предпочитая жить жизнью «самодостаточного, — как он выражался, — кента», шныряя по питерским улицам в поисках работы, — мало ли машину кому-нибудь помоет, денег дадут, — или аская на улицах. Аскать означало просить — от английского слова «ask». Помогал еще торговать иногда кому-нибудь пивом или сигаретами, но за это «мели» менты, поэтому такого рода работенка была не в чести у питерской бездомной шпаны.
Но у Насти, которую Ваня звал Настеной, было к нему еще одно дело. Из-за ее, как она теперь рассуждала, развратного поведения накрылся подробный расспрос Савелия, который практически ничего не успел ей рассказать. Из-за этого она оказалась перед фактом наличия нерешенного уравнения с несколькими неизвестными. Во-первых, ей неизвестно, кто такой Кандидат и почему он хотел ее похитить и, возможно, убить. Как этот Кандидат связан с Полканом, который натравил на нее позавчерашней ночью Носка? Ясно было только одно: это Дим Димыч Васильев с Васильевского острова, сосед Рыжова, навел на него братков, сдав, как говорится, с потрохами. Он же, вероятно, как наводчик был связан или знаком и с Кандидатом, и с Полканом.
Словом, как ни крути, Насте нужно было наведаться на Васильевский остров к Васильеву. Но прежде она хотела вернуть ту самую фотку, которую распечатала после гибели Жар-птицы, а затем отдала Сане Лысому. Для этого ей было нужно заново выйти на Лысого. Ванька мог знать Лысого или людей, связанных с ним. В этом она не ошиблась.
— О’кей, встречаемся через три часа возле «Макдональдса» на Васильевском острове. С тебя гамбургеры, чипсы, кола и еще что-нибудь, что я назову. По рукам? — сказал Ванька.
— По рукам, — ответила Настя. — Тебе денег дать?
— Не, не надо, рассчитаешься после дела. А то, как я буду его проворачивать, тебе знать не надо, — это мое дело. О’кей?
— О’кей, я буду тебя ждать с чипсами и гамбургерами, — сказала Настя и отправилась гулять по городу в ожидании назначенного времени.
Три часа нужно было как-то истребить. И Прокофьева пошла в кино, на детский сеанс в кинотеатр на Невском проспекте. Показывали «Шрэка», и она немного подремала в темном зале, очнувшись под конец сеанса. Оставалось еще часа полтора. Бродить в одиночку по Питеру ей не хотелось, а светиться в местах, где собиралась знакомая публика, по барам и клубам тем более. Она зашла в Гостиный двор, прошлась по платяным отделам, примеряя то тут, то там приглянувшуюся одежду. И в конце концов, убив-таки полтора часа, села в метро, вышла из него на станции «Васильевский остров», заказала в «Макдональдсе» все, что просил Ванька, и принялась его ждать. Позиция, которую она заняла за столиком в «Макдональдсе», была удобной. За стеклом как на ладони просматривался пятачок возле станции метро.
Однако Ваня так и не пришел. Настя просидела в «Макдональдсе» битый час, а потом еще бродила кругами вокруг метро «Васильевский остров» часа два, то возвращаясь к станции, то снова отходя от нее на некоторое расстояние. Вокруг станции торговали всевозможными пирожками, сигаретами, пивом и разными мелкими вещицами для гардероба, здесь всегда было много людей, что позволяло легко затеряться в толпе, оставшись незамеченной. Прокофьева даже всерьез опасалась, что случайно могла пропустить Ваньку, промелькнувшего в этой толпе и юркнувшего в «Макдональдс», от которого она отошла, и тут же выскочившего обратно. Созвониться они не могли. Приходилось рассчитывать на то, что друг все-таки найдет возможность с ней встретиться. Такое бывало, что он иногда опаздывал на «стрелку», но приходил непременно. Поэтому Прокофьева с упрямой надеждой ждала. Однако тщетно.
В конце концов, отчаявшись, Настя направилась пешком к Невскому проспекту. Зная, что и вечером Ваню трудно застать, — домой на чердак обычно он возвращался весьма поздно, Прокофьева не торопилась. Она миновала Меньшиковский дворец, затем здание Двенадцати коллегий и зашагала по Дворцовому мосту. Возле Александрийского столпа она остановилась, затянулась сигаретой, посмотрела вверх и поймала взглядом ангела с крестом. Что же стряслось с ее маленьким другом? Настя стряхнула пепел, затушила остаток сигареты, юркнула в арку на Дворцовой площади и вышла на Невский проспект.
Еще несколько минут быстрого хода и позади остались толкучки возле Казанского собора и Гостиного двора. Настя нырнула в переход и, оказавшись напротив Александрийского театра, замедлила ход, чтобы перевести дыхание. Тревога нарастала. Она зашагала дальше. На подходе к месту назначения ее словно переклинило. Настя замедлила шаг.
— Да она, наверное, не придет, — донеслось вдруг до ее ушей. — Стрелку, видно, где-то забила в другом месте, сучка поганая. Поехали, в любом случае мы ее предупредили. Через час наведаемся проверить.
Переведя дыхание, Прокофьева затаилась. Было уже темно. Эти двое, чей разговор она подслушала, не могли ее видеть из-за железных, окрашенных в черный цвет ворот в арке проходного двора, расположенного напротив дома, где был чердак Ваньки.
Когда бандиты укатили, Настя, выждав время, на цыпочках пробралась в загаженное парадное и так же на цыпочках поднялась наверх. Картина, которая предстала ее взору, была еще более ужасной, чем она себе представляла. Подвешенный на каких-то досках, сбитых одна с другой, Ванька истекал кровью. Бедный мальчик еще дышал. Из его правой и левой кистей торчали шляпки гвоздей.
— Ванечка, потерпи, — Настя зубами впилась в гвоздь, мотая головой из стороны в сторону, вытащила его. Тут же принялась за второй, вытащила и его, подхватила осевшее тело ребенка и положила его на пол. Затем разорвала на себе майку и плотно затянула тряпичными лентами Ванькины кисти, пытаясь остановить кровь.
— Тебе нужно бежать, — сказал тихо Ванька. — Они еще придут. Лысый — шестерка. Беги.
— Я тебя не брошу. Давай, Ванечка, поднимайся.
— Я не могу.
Тогда Настя рывком подняла ребенка, потащила его вниз, а на лестничной площадке прислонилась к стене и позвонила в ближайшие двери.
— Кто там? — ответил из-за закрытых дверей старушечий голос.
