Настя постояла некоторое время в часовне. Затем еще немного побродила по кладбищу. Действительно, где-то через час подъехала процессия из тех, кто предпочитает в повседневной жизни, а не только на кладбище наряжаться в черный цвет. В часовне началось отпевание, по сути, ее последнего мужчины.
«Надо же такому случиться, — подумала Настя, — что и сюда его в могилу провожаю. Вот что называется судьба».
По правую от нее руку стоял коренастый качок, с которым Прокофьева перекинулась взглядом.
— Извините, вы были другом покойного? — позволила себе задать тихонько вопрос Настя.
— Да. А вам какое дело? — окинул ее мрачным взглядом молодой человек.
Если бы Настя поспала ночью хоть немного, наверное, она бы отдавала себе отчет в том, что рискует. Но поскольку бессонница напрочь сняла с нее все тормоза, шла ва-банк.
— Мне нужно с вами поговорить… Я была его женщиной, — немного помедлив, сказала Прокофьева.
— Что-то я не помню такую, — вновь смерил Настю взглядом «друг», которого звали Филимоном и который, действительно, как и все собравшиеся, в каком-то смысле дружил с Савелием Рыжовым по кличке Дым.
— Ну, пусть не была я его женщиной. Но мне очень нужно с вами поговорить по серьезному делу, — твердо сказала Прокофьева.
— Хорошо, положим Дыма в могилу, поговорим, — сказал Филимон, пораженный проявлением твердости духа в этой незнакомке.
После того как тело Дыма предали земле, Филимон отослал братков к машине и подошел к ожидавшей его поодаль Насте.
— Ну, что скажете, мадам?
— Пистолет узнаешь? — показала Настя Филимону выуженное из сумки оружие.
— Да, это пистолет Дыма, — кивнул Филимон. — Откуда он у тебя?
— Я его подобрала у трупа вашего друга. Мы вместе прятались от банды Полкана. Он меня, что называется, прикрывал.
— А ты кто такая? — недоверчиво спросил Филимон.
— Та, кого заказал Носку Полкан. Ты знаешь, что они с Савелием не поделили? Что он ему проиграл? Я хочу знать, из-за чего Полкан охотился на Савелия и как с ним был связан Кандидат?
— Ладно, поверю тебе на слово, — ответил Филимон. Видно, Настя с ее напористостью чем-то ему приглянулась. — Полкан проигрался Савелию в карты. И отдал ему вместо денег какой-то камень, который неизвестно как надыбал. Вроде привез откуда-то из-за бугра. Так вот Савелий поперся к этому коллекционеру, Кандидату, чтобы узнать его реальную цену. А того убили. Наверное, Полкан его и замочил. А Савелия подставил. Сосед Дыма отмазал, подтвердил, что тот был не при делах в это время. Этот сосед раньше в ментовке работал. Ему и поверили.
— Кандидат живой. Я его видела. А сосед-то и заложил Савелия Полкану. Он стучит Полкану.
— Надо же… — пробормотал Филимон. — А ты откуда знаешь?
Но отвечать Прокофьевой не пришлось. Как раз в этот момент за кладбищенскими воротами раздался грохот. Машина с поджидавшими Филимона братками взорвалась, когда тот из братков, который сидел за рулем, включил зажигание. Стоявшие рядом на другом конце кладбища Настя и Филимон переглянулись.
— Вот видишь, а ты мне не верил, — воскликнула Прокофьева. — Наверняка это привет от Полкана. Мотать отсюда надо, пока нас не угробили.
Не успел Филимон перевести дух, мысленно прощаясь с товарищами, отправившимися на тот свет, как на кладбище словно из-под земли выросли люди, тут же открывшие стрельбу. Одна из пуль прожужжала у Прокофьевой над ухом.
— О, черт, — только и успела сказать она, инстинктивно пригибая голову. — А пуля пролетела, и ага. Пистолет в ее руке как будто сам собой повернулся в нужную сторону и выстрелил. Ему вторил пистолет Филимона. Старичок в часовне перекрестился. Без кровопролития не обошлось. А разве можно было ожидать от бандитов другое?
— Свят, свят, свят, — пробормотал, крестясь, служитель, — принесло же их на нашу голову. Снова трупы выносить помогать придется. Скорей бы милиция приехала, — и он поспешно набрал на своем новеньком мобильничке «02». — Перестрелка на кладбище Васильевского острова. Срочно. Жертвы… кажется, уже есть. Сообщил служитель церкви. Да…
— Высылаем наряд, — услышал он в телефонную трубку.
Укрываясь за массивным надгробием, Филимон меткими выстрелами сбил с ног двоих из нападавших, остальные залегли сами.
— Мотай отсюда, пока не зашибли! — рявкнул он Насте, заменяя отстреленную обойму. — Я прикрою.
Настя метнулась в сторону и помчалась со всех ног, петляя между могилами и не обращая внимания на грохот возобновившейся за ее спиной перестрелки. Где-то вдалеке выли сирены — к кладбищу неслись машины милиции и скорой помощи. Настя на ходу швырнула разряженный пистолет Савелия в кусты. Следом полетел наган Васильева — попасться в такой передряге с оружием в руках ей очень даже не хотелось.
— Когда все закончится, выкрашу волосы в фиолетовый цвет в память обо всех этих событиях, — успела подумать она, сворачивая в переулок. — Всем смертям назло постараюсь выжить.
Глава седьмая
Сделка
Так и не дождавшись возвращения Насти домой, утром оперативники опечатали съемную квартиру Прокофьевой. Настоящих хозяев квартиры, которые находились в длительной командировке за границей, решили пока не тревожить. В конце концов, еще не совсем была понятна роль Насти во всей этой истории. Прокофьева могла оказаться банальной жертвой, сунувшей нос не туда и прячущейся теперь со страху где-нибудь по квартирам друзей. Майор Якименко приказал проверить связи Прокофьевой. Родителей предупредили, что если она у них, в Выборге, вдруг появится, им следует сообщить об этом в местное отделение милиции. Для надежности к дому приставили милиционера: мало ли родственники попытаются спрятать беглянку.
Настя между тем грустно слонялась по улицам Петербурга, думая, куда бы ей приткнуться. А приткнуться, чтобы поспать в этом большом и красивом городе ей по большому счету было негде. К немногочисленным хорошим знакомым, она понимала, соваться не следовало. Их, наверное, уже пасет милиция. А к людям дна, таким как Жар-птица, что называется, солистам из другой оперы, ей тоже идти не хотелось. Психологию таких людей она хорошо знала: с ними лучше не связываться.
«Нечего держаться за Петербург. Это большая помойка жалких человеческих душ, живущих среди величественных архитектурных памятников. Гоголь, Достоевский и другие писатели, прославившие эту помойку, просто делали себе имя, придавая всему этому человеческому дерьму литературную форму. И мало что с тех пор в этих гнилых, практически мертвых душах Питера изменилось», — думала Настя, вяло шагая по казавшемуся ей теперь таким холодным Петербургу.
В конце концов, ей все это осточертело.
— Не помирать же мне здесь прямо на мостовой от холода, голода, грязи и невозможности выспаться, — сказала она. И, плюнув на осторожность, направилась к себе на квартиру в Купчино.
