Глава восьмая
Вместо передышки
Утром следующего дня еще спросонок Настя нажала на кнопку телевизионного пульта. Как раз шла программа новостей. Передавали, что темнокожий кандидат в президенты Соединенных Штатов Америки Барак Обама, судя по социологическим опросам, уверенно набирает голоса в большинстве штатов страны, готовясь к предстоящим президентским выбором.
— Повезло Америке. Наконец-то негры забудут о дискриминации, — сказала вслух Прокофьева, потягиваясь в постели Осипова.
Один ее знакомый, недавно вернувшийся из США, рассказывал, что кое-где там до сих пор негров считают за людей второго сорта. И ими так же, как и двести лет назад, гнушаются люди высшего круга.
«Интересно, — промелькнуло у нее в голове, — а негры тоже станут притеснять белых? Или белые их совсем уже вновь поработили. А то было бы круто у входа в рестораны повесить таблички «Белолицым вход воспрещен». Как быстро бы выросли очереди в солярии, чтобы потемнеть. Что там еще может быть в этой хваленой Америке, если победит Обама? — хмыкнула она. — Будет брыкаться, его, бедного, завалят, как Кеннеди, эти денежные мешки, которые сосут соки из всего мира. Пока миром правит капитал, романтические иллюзии насчет справедливой власти останутся иллюзиями. Хотя… как знать… Может, Бог все же решит вмешаться и что-то изменит в мире. И где он живет, этот Бог? Хотела бы я ним пообщаться. В церквях его точно не найдешь, судя по вчерашнему побоищу на кладбище.
— Хм-м-хм, — прокашлялась Настя. — А где хозяин? Интересно, со мной было что-то ночью? Похоже, нет, — констатировала она, искоса оглядывая свое тело. — Я снова проспала как сурок чуть ли не сутки. Симпатичный лейтенант Осипов перенес меня на кровать и дал мне выспаться. А где же он сам?
Прокофьева поднялась с постели, наведалась в туалет, умылась и заглянула на кухню. На столе лежала записка от Осипова: «Завтрак на сковороде. Кофе сваришь сама. Не забудь, место и время встречи изменить нельзя». Настя грустно улыбнулась, вспомнив, что ей сегодня предстоит. Сама и назначила эти время и место.
«Ладно, не умирать же в самом деле я собираюсь», — подумала она. Хотя у нее промелькнуло в голове, что можно было бы просто сбежать, мотануть через финскую границу лесом, только ее и видели бы. Но не хотелось подводить человека по фамилии Осипов, который поверил ей, приютил, никого на нее не натравил, да еще и согласился помочь со всеми этими козлами разобраться. Хотя, наверное, это был самый правильный вариант: никого не наказывая и ничего никому не доказывая, свалить и больше здесь не появляться.
«Слышала бы ты свои мысли вслух и со стороны, Прокофьева, — пришло ей в голову. — Наверняка бы подумала: девочку занесло. С другой стороны, как ни крути, я в этой стране уже как бы вне закона. Не дадут мне они тут жить — ни одни, ни другие. Хм-м… Селя ви. Такова жизнь, будь она неладна».
Теперь она сама себе напоминала героиню фильма «Без крова и закона» французского кинорежиссера Аньес Варды, ретроспектива фильмов которой шла недавно в кинотеатре «Спартак». Женщина-кинорежиссер поставила социальный эксперимент со своей героиней, выведя ее за рамки закона и внешних правил жизни, которыми она руководствовалась каждый день. Девушка, героиня фильма, уволившись с работы и уйдя из дома, остается на улице, предоставленная самой себе и внешнему влиянию. Она открывает для себя изнанку жизни, опускается на дно и в конце фильма погибает.
Настя же, в отличие от этой самой героини фильма, ни опускаться, несмотря на обстоятельства, ни тем более умирать не собиралась. Она предпочитала бороться за жизнь и постараться выжить.
Настя посмотрела на часы. Есть ей не хотелось. А до стрелки с бандитами оставалось несколько часов. Она собрала вещи в свою любимую кожаную сумку, навела привычный марафет и вышла на улицу. Проехав несколько остановок на метро, позвонила из телефона-автомата. Затем двинулась дальше по направлению к Купчино.
«Заодно и прогуляюсь», — думала Прокофьева, отправившись пешком от метро по направлению к дому, где ей предстояло, страшно сказать, принять смертный бой. Настя была уверена в том, что в рок-девице в косухе, бандане и коротком платье, ее мало кто из старых знакомых способен узнать. И она не ошиблась. Когда Прокофьева позвонила в квартиру на втором этаже в ее подъезде, открывший дверь Андрей Беленький скользнул по ней любопытным взглядом и вежливо спросил, кого она ищет.
— Ох, Настя, это ты? — воскликнул он, когда Прокофьева сняла темные очки. — Ну ты даешь, я тебя не узнал.
— Значит, богатой буду, — ответила она. — Привет. Можно к тебе?
— Да, конечно, проходи, — кивнул Беленький.
Андрюша был из разряда тех людей, которых можно было отнести к тем, кого называли когда-то старой русской интеллигенцией. Правда, было ему не больше девятнадцати лет, и он был не русский, а чистокровный еврей. С виду юный Беленький был похож на Александра Сергеевича Пушкина курчавой черной шевелюрой, за которую почему-то любили его трепать русские женщины, которые встречались им с Настей во время совместного путешествия на остров Соловки и обратно. Это путешествие Настя и Андрей совершили два года назад, после того как познакомились в селении, из которого отправлялось на остров судно. В этом поселке под названием Рабочеостровск Прокофьевой, ее случайному компаньону по имени Вася и Андрюше пришлось коротать ночь у местной жительницы тети Нюры Истоминой.
Узнав, что следующее судно на остров будет только утром, все трое, встретившись на пристани, озаботились вопросом, где в этом небольшом поселке можно переночевать. Тогда-то и появилась тетя Нюра Истомина, которая пустила всех троих к себе на ночлег, взяв деньги только на бутылку водки. Но, выпив одну бутылку с некоторой помощью постояльцев, она попросила другую. А поскольку на вторую бутылку никто раскошеливаться не собирался и тетя Нюра это просекла, она переключилась на пение. И вскоре, осоловев от выпитой водки, разошлась настолько, что стала нешуточно приставать к семнадцатилетнему Андрею, бывшему тогда еще учащимся средней школы. Вообще-то по возрасту маленькую шуструю женщину можно было назвать уже бабушкой. И вот эта бабушка, напившись водки и напевшись протяжных русских песен, в конце концов беззастенчиво подсела на колени к Андрюше и начала перебирать руками его курчавые волосы.
Осознав, что к чему, Настя, как самая старшая из компании самодеятельных туристов, переключила внимание тети Нюры на себя, рассчитывая на то, что та оставит неискушенного и растерявшегося паренька в покое.
«Не хватало еще, — подумала тогда Прокофьева, — чтобы эта старушка-веселушка затащила школьника к себе в постель. Ох уже эти нравы русской глубинки». — И Настя принялась забрасывать тетю Нюру всякими там вопросами, стараясь, чтобы та забыла о нескромных поползновениях.
Изрядно уболтав бабушку, Настя позволила себе расслабиться. Но не тут-то было. Когда все разошлись по своим спальным местам, тетя Нюра Истомина залезла к ней в постель, покинув одинокое старческое ложе, располагавшееся в той же комнате. Парни в это время спали за стенкой. Такого от нее Прокофьева не ожидала.
