— Дед, ты живой? — дрожащим голосом спросила Настя, наклонившись над лежащим поодаль стариком. Дед едва дышал, но был жив. У него была разбита голова.
— Живой, — тихо сказал Захарыч, — что со мной сделается. Ты этого посмотри. Он же нас спас, — указал старик на Осипова.
Настя подошла к Осипову.
— Дедуля, он без сознания… Что делать? — прорыдала она.
— Да не реви ты так. В больницу его надо… Кем он тебе приходиться?
— Никем. Это — милиционер, — навзрыд произнесла Прокофьева.
— Тем более. Его надо в больницу. Если дышит, может, выживет.
— Да, но как?.. Тут телефон есть?..
— Какой телефон? — возразил дед. — Пока доберутся досюда, он уже богу душу отдаст. В сарае у Скакунова «уазик» на ходу. Ты хоть водить умеешь? — спросил дед.
— Да, немного, — скромно сказала Прокофьева, вспомнив свой опыт вождения в автошколе, когда она с пятого раза сдала на права, всякий раз проставляя бутылку водки инструктору.
— Давай скорей, его надо… в госпиталь, — дед поднялся на ноги, опираясь на Настино плечо.
— Стой здесь, дед. Я сейчас. — Настя бегом направилась к сараю Кандидата, где стояла его невзрачная машина, на которой он собирался бежать. В сарае все еще горел тусклый свет. Открыв дверцу «уазика», Настя заметила уже вставленные в замок зажигания ключи.
— Хорошо, что я сдавала на права на старом «жигуленке». Попробуем разобраться и с этим автоантиквариатом. Сейчас, сейчас, Осипов, только не умирай… Ты ж из-за меня… Как это здесь? — Настю всю трясло, и немудрено, что у нее не сразу получилось завести это чудо техники. Нервное напряжение еще не прошло.
— Так, что там дальше? — продолжила она, шаря глазами. — Коробка передач. Первая, вторая…
Машина взревев, ринулась вперед, снеся гнилые ворота. Они грохнулись о землю, и Прокофьева едва успела затормозить возле присевшего над Осиповым Захарыча. Теперь предстояло погрузить тело лейтенанта в «уазик». И это, действительно, составляло проблему. Дед сам едва стоял на ногах. А лейтенант по весовой категории чуть ли не в два раза превосходил Прокофьеву.
— Господи, Боже мой, давай на счет три, дедуля. Раз, два, три. Еще раз. Устал?
— Нет? — откликнулся дед, вспомнивший в одночасье военную пору.
— Раз, два… Так… Вот и все. Забирайся и ты в машину, дед. С той стороны дверь открой. Давай я тебе помогу. — Настя подтащила деда за рукав. — Куда едем?
— В Волосово, куда же еще? Там больница.
— Ясно, — Прокофьева вновь завела двигатель и тронула «уазик» с места. Но возле машины Басалыги, стоявшей на окраине деревни, она затормозила. — Одну секунду. Я сумку заберу. — Она выскочила, подобрала свою любимую кожаную сумку, которую оставила в автомобиле, когда шла сражаться со Штайнером.
— Есть женщины в русских селеньях… — бубнила она себе под нос, ведя «уазик» по ухабистой дороге. — …Коня на скаку остановит. В горящую избу войдет. Это, конечно, я. И серпом по горлу саданет со всего размаху. Это тоже все я… мамочка моя…
Штайнер с перерезанным горлом встал у нее перед глазами.
— Что ты там бормочешь? — спросил дед с заднего сиденья.
— Ничего. Просто так. Покажешь, куда ехать в Волосове? Я не знаю, где больница.
— Да я и сам толком не помню. Спросить надо будет. Где-то на окраине.
— С какой стороны?
— Ну там, я покажу, кое-что все-таки помню… еще мозги не отсохли. Давно уже никуда не выезжал… Мне ж уже почти сто лет, милая…
— Хорошо сохранился, дедуля, — пыталась шуткой приободрить и его и себя Настя. — А куда ведет эта дорога?
— Так в Волосово. Мы ж туда едем, — сказал дед.
— Нет, я имею в виду другой конец. Куда ведет?
— Так на Таллиннское шоссе, вроде как…
— Ясно… Вот уже и Волосово. Командуй дальше, дедуля.
— Сейчас правее держись, по главной… Еще правее. Так… — вглядывался в темень на улицах дед. — Сюда, сейчас налево… Прямо… Вон там свет, это больница. Жми туда, на свет. Как зовут-то тебя?
— Неважно, дедуля. Госпожа Смерть. Видел, как соседа твоего уделала?
— Не об этом сейчас думать надо. О жизни, а не о смерти. На фронте и не такое бывало — и раненых на себе выносили и, того хуже, сами на смерть шли… Приказы, как говорится, не обсуждали.
Тут только дед заметил, что Настя, что называется, не в себе.
— Да не трясись ты. Самооборона это была. Я ж тебе жизнью обязан. Он бы и меня уложил. А так продлила старость. Может, поживу еще… Жить-то все равно хочется, какая бы она не была эта жизнь. Хоть и на обочине… как у нас в Каменке.
— А на войне русские русских разве убивали? — спросила Прокофьева.
— Было и такое… за дезертирство.
— Вот, приехали, — сказала Настя, выруливая на площадку возле больницы. — Эй, скорей, кто-нибудь, где здесь приемное отделение?
Но спросить на дворе было не у кого.
— Что за хрень? — возмутилась Настя, забираясь на крыльцо стационара и барабаня из всех сил в дверь. — Кто-нибудь, откройте.
Когда в ход пошли ноги, наконец загорелся свет. Выглянула угрюмая женщина средних лет, видимо дежурная санитарка.
— Что, что надо? Чего барабаните?
— Где у вас приемное отделение? — спросила все еще на повышенном тоне Прокофьева.
— Ну, здесь. Чего раскричались? — осведомилась санитарка.
— Огнестрельное ранение. У нас милиционер в машине. Срочно врача.
— Счас… милиционер. Придумай еще что-нибудь.
— Да что за бред? — Прокофьева побежала к машине, порылась в карманах раненого лейтенанта. — Карта. Это не то. Удостоверение…
— Вот, смотрите, — сунула она под нос санитарке удостоверение. — Скорее же зовите кого-нибудь, а то у вас будут большие неприятности. Это питерский уголовный розыск.
— Питерский розыск. Сама-то кто, посмотрела бы на себя, — бубня себе под нос, побрела санитарка внутрь. — Ну несите сюда. Врача сейчас позову.
— Надо же, всюду бездельники. И здесь тоже, — плюнула в сердцах Настя и вернулась к машине. — Слышал, дедуля? Как тебе эта война со своими же?
Ты еще можешь руками-ногами двигать? Его нужно затащить внутрь.
— Да куда ж я денусь. На войне как на войне…
Они примерились к лейтенанту. Настя спереди, Захарыч сзади.
— Раз, два, взяли, — скомандовала Прокофьева. — Да когда ж весь этот бардак закончится?..
Они вдвоем затащили Осипова в фойе больницы. А там уже появился дежурный врач.
— Скорее, — снова закричала Настя, — огнестрельное ранение. Готовьте операционную. Это милиционер из Питера.
