Вернувшись к вечеру в Хёгёнас, Настя с Сусанной попали на семейное застолье. Из Стокгольма приехал Далибор. Пришли еще земляки из Праги, также осевшие в Швеции, выдав себя в свое время за борцов с режимом в Чехословакии. Когда Настя с Сусанной появились на пороге дома, они как раз обсуждали ситуацию в современной Чехии, которая, по их мнению, со вступлением в Евросоюз не стала жить богаче. Все они регулярно наведывались на родину, хвастаясь там, что здесь, на западе, у них все в полном ажуре, что далеко не всегда соответствовало действительности. И Настя в этом уже убедилась.
В конце концов захмелевшая компания начала вспоминать 1968 год.
— Все русские, наверное, должны испытывать коллективную вину за 1968 год, — заявила заплетающимся языком пятидесятилетняя землячка и подруга матери Сусанны Ханита, посмотрев при этом на Настю.
— А все чехи, — нашлась что ответить Прокофьева, — попросить прощения за то, что их предки во время войны работали на заводах по производству оружия, из которого фашисты массово убивали людей.
— Она права, — подхватил Далибор. — На чешских заводах делали оружие для фашистской армии.
— Да, права, — сказал муж Ханиты, у которого было русское имя Владимир.
— Давайте выпьем лучше за русско-чешскую дружбу, — постаралась урегулировать назревающий конфликт Дана.
Утром следующего дня Насте прозрачно намекнули, что выходные заканчиваются и ей пора бы отбыть, что она незамедлительно и сделала, отправившись на пароме в Данию.
— Толкай, белка, колесо, толкай — шептала Настя себе под нос, разыскивая в Орхусе студенческий кампуз Лиин. — Сейчас будет еще одна картинка из европейской жизни — датская.
«Как я рада, что мне снова не рады, — подумала она, увидев постную рожу Лиин в датском студенческом общежитии. — Однако в Питере вы все выглядели гораздо живей, мои зарубежные подружки. И как же вы долго здесь учитесь! Чтобы не жить, наверное». — В Скандинавии, действительно, можно было учиться до бесконечности, оканчивая один курс и беря кредит у государства, чтобы освоить другой, совсем не так как в России.
Лиин все еще официально числилась студенткой датского института славистики в Орхусе. И, несмотря на долгое обучение в нем, она так же смешно говорила по-русски, как и раньше, изрекая иногда перлы типа «мне надо постирать зубы».
В кампусе как раз в этот вечер была вечеринка, и Прокофьева в буквальном смысле попала с корабля на бал. Как обычно, участники вечеринки пили, курили, говорили, танцевали. Прокофьева, знавшая немного польский язык, разговорилась с немцем по имени Ян-Христоф. Он изучал в Орхусе польский язык. Затем этот самый Ян-Христоф пригласил ее танцевать. И, прижавшись к его сильному телу, Настя снова почувствовала влечение. Его обнаженные руки с накачанными бицепсами выглядели очень сексуально. Рядом с ним она чувствовала себя такой хрупкой, что это ощущение завораживало. Но, несмотря на ожидания, между ними ничего не произошло.
— Тебе нравится Ян-Христоф? Да он же гомосексуалист, — поведала ей после вечеринки подруга.
Все-таки Прокофьевой хотелось немного женского счастья. А тут такой симпатичный парень, в руках которого можно утонуть, забыв обо всем на свете. Но это были только иллюзии. Любовной грусти не суждено было обрести плоть. Однако эта встреча посеяла в душе Насти надежду на лучшее.
— Я сегодня еду к родителям в Аструп. Поедешь со мной? — сказала Лиин утром следующего дня. — Они приглашают тебя в гости.
— Можно и в гости, — согласилась Прокофьева.
Датская деревушка Аструп находилась почти на самом севере Дании. Родители были рады увидеть русскую подругу Лиин. В Дании относились к русским доброжелательно. И на следующий день отец Лиин предложил Насте съездить на экскурсию на его работу. Прокофьева, не задумываясь, согласилась. Правда, охмелев от выпитого за ужином вина, она позабыла спросить, где он работает. Да ей это было и неважно. Смотреть новые картинки, мелькающие за окном автомобиля, было гораздо приятнее, чем о чем-то говорить, изображая из себя доку.
— Вот мы и приехали, — сказал Петр, протянув Насте руку. — Прошу. Тут я и работаю.
На фоне сельского антуража аккуратной Дании вырисовались желтые однотипные здания, чем-то напоминавшие больницу. Настя вышла из машины, осмотрелась и, ничего не спрашивая, проследовала за отцом Лиин. Открыв двери заведения, Петр провел ее внутрь.
— Вот, знакомься, это начальник тюрьмы Штэфан. А это — заключенные, — показал он на шмыгавших туда-сюда людей в рабочей форме. — Это открытая тюрьма. Группа заключенных собирается сейчас в турпоход в Норвегию. Здесь комнаты, в которых они живут. А на улице цеха, где заключенные работают за деньги. Можем пройти посмотреть.
— Вот это да! — изумилась Прокофьева.
«Вот куда меня привела судьба, — мысленно смеялась она сама над собой. — Тюрьма открытого типа. Ха-ха-ха. Угрохала неизвестно сколько подонков, и на отсидку к папику подруги в Данию. Ведь Дания, как говорил принц Гамлет, тюрьма. Что за СИМВОЛИЧЕСКИЙ мир! Бог или черт надо мной откровенно смеется. О Господи, знал бы этот датский папа, что мне, как убийце, в этой тюрьме самое место».
Но датский папа просто показал Насте место своей работы. Он как раз был смотрителем в датской тюрьме. И ему было невдомек, что происходит с его гостьей. Осмотрев тюремное заведение открытого типа, Настя вместе с отцом Лиин вернулись домой. По пути Петр еще рассказал историю про какого-то русского, которому не хотелось покидать их тюрьму. Так ему в ней понравилось, что он напакостил на второй срок.
— Наверное, в России жизнь хуже, чем в датской тюрьме, — сказал Прокофьевой датский папа, — если этот заключенный захотел остаться в ней, чтобы не возвращаться домой? Как ты считаешь?
— Просто в России тюрьмы хуже, — ответила она.
— Да?! — обрадовался Петр.
— Да!
Настя даже подумала, что в Дании можно было бы остаться жить, если бы здесь не было так скучно. И она пустилась в дальнейший путь. Лиин дала ей адрес своего товарища, живущего в Берлине.
— Виталий — голубой, — сказала она. — Он по маме русский, раньше жил в Петербурге. Я ему звонила. Он сказал, что ты у него можешь остановиться, если захочешь посмотреть Берлин. Я думаю, там тебе понравится.
«Ну что ж, голубой, так голубой, — подумала Прокофьева, — видно, судьба моя такая с голубиными деньгами мотаться по голубым».
Виталий, действительно, живший некогда в России, потом в Молдавии, а потом в Бухаресте, добравшись наконец до Берлина, приютил ее на одну ночь и снабдил адресом своего товарища, такого же голубого, в Амстердаме, у которого тоже можно было остановиться переночевать, чем Настя и воспользовалась. И у нее было бы уже вполне четкое представление, почему у Европейского Союза синий флаг, если бы не разбавлявшие кое-где эту синеву соотечественники.
Из Амстердама до Парижа она попробовала для разнообразия ехать автостопом и нарвалась на одной из голландских автозаправок на парней из Литвы Гедиминаса и Дали. Они жили в Париже и рассмешили ее тем, что по прибытии в столицу Франции принялись хвастаться наличием у них в шкафу больших плиток гашиша, каждая из которых тянула на несколько килограмм.
