— О, Господи, куда же меня занесло, это же самый юг Италии, — пробормотала Настя, выйдя на станции. Одно было хорошо, она неплохо выспалась, что при одолевавшей ее простуде было спасением. Требовались, однако, более кардинальные меры, и Прокофьева отправилась искать аптеку, чтобы купить лекарства.
«Разболеться в дороге, этого мне только не хватало», — думала она, запихивая в себя антибиотики, предназначение которых хорошо знала по домашней аптечке.
Рядом с аптекой стояла фура с итальянскими номерами. Водитель пополнял свои продовольственные припасы в расположенном рядом маленьком магазинчике.
— Е… твою мать, — донесся до Прокофьевой отборный русский мат, когда упавшая из рук водителя бутылка с минералкой покатилась ей прямо под ноги.
Настя подняла бутылку и протянула ее, улыбаясь знакомой речи, дальнобойщику.
— Добрый день. Откуда вы? — спросила она у молодого мужчины.
— Из Молдавии. А ты откуда здесь?
— А я из Белоруссии, — соврала Настя, надеясь, что молдаване не питают к белорусам такой же ненависти, как к русским. — Вот ехала из Рима на поезде ночью в Салерно и проспала.
— Ав Салерно зачем?
— Подруга живет… ехала к ней.
— Ясно, а я вот работаю здесь, еду на Сицилию. Ты на Сицилии была?
— Нет, — ответила Настя.
— Хочешь, поехали со мной, посмотришь. Ты есть хочешь? — спросил он у Прокофьевой.
— Нет, то есть да, я сама хотела вам предложить куда-нибудь зайти перекусить. В кафе какое-нибудь.
— Зачем деньги зря тратить, у тебя что они — без счета?
— Гм-м, — хмыкнула Настя, вспомнив, что так и не пересчитала те доллары, которые она все еще спокойно таскала в рюкзаке.
— У меня все с собой, — продолжил водитель, — если хочешь, присоединяйся. Приглашаю откушать, чем Бог послал. Тебя как зовут?
Настя подумала, что пора бы ей сменить имя и назвалась первым, которое пришло на ум:
— Анна. А вас?
— Ганна значит?
— Что?
— В Белоруссии же Анна это — Ганна.
— А вы откуда знаете? — спросила Прокофьева, озабоченная тем, что только что чуть не выдала себя.
— А у меня приятель из белорусского города родом. Его маму так зовут. Я был там у вас, в Брестской области. Миоры знаешь?
— Ну да, — соврала Настя.
— А ты откуда?
— Из Минска, — не задумываясь, ответила Прокофьева, назвав всем известную белорусскую столицу.
— Ясно. Будем знакомы, Ганна, меня Георгий зовут. Мовтяну моя фамилия.
— Иванова, очень приятно, — ответила Настя.
— Так ты русская?
— У меня папа русский. Он военным был, на Дальнем Востоке служил, потом его перевели в Белоруссию, — пересказала она биографию одной из своих бывших подруг. — А мама из Минска, белоруска, и бабушка белоруска по папе.
Настя охотно разделила с Георгием его нехитрую трапезу. Со вчерашнего дня она и вправду ничего не ела. После этого дальнобойщик продолжил расспросы:
— Ав аптеке что делала?
— Я, кажется, простыла, лекарства покупала.
— Да где ж ты простыла? Это ж там у вас сейчас холодно, а здесь тепло…
— Не знаю, наверное, во Франции. Я через Францию ехала.
— Ясно. Ну так что, едешь со мной?
— А у вас мобильник есть?
— Есть.
— А можно я подруге попробую позвонить?
— Можно. На, пробуй, — Георгий протянул Прокофьевой-Ивановой мобильник.
Та набрала Ленкин номер. Но телефон не отвечал.
— Странно, не отвечает. Мобильный вроде отключен, — сказала она. — Можно еще попробовать?
— Кто ж тебе не дает?
Но автоответчик по-прежнему отвечал, что абонент временно не доступен.
— Слушай, а ты напиши ей SMS-ку, — предложил Георгий, — чтобы перезвонила на этот номер, когда сможет. А пока будешь ездить со мной, может, и ответит.
«Эх, была не была, — подумала новоявленная Ганна. — Посмотрю еще и родину итальянской мафии. В конце концов, когда я здесь еще буду, неизвестно. Может, никогда».
— Ну так что, поехали? — спросил Георгий.
— Да, поехали, — ответила Настя.
Написав и отправив SMS-ку, Настя подумала, что ей не помешало бы обзавестись и собственным мобильным телефонным аппаратом, но тут же себя одернула — разговорами с такого аппарата она очень быстро навела бы на свой след преследователей. И ошиблась — не навела бы… По той простой причине, что таковых не было.
Майор Якименко решил замять дело. Тем более, что пришедший в себя и спасенный во многом благодаря Насте лейтенант Осипов его об этом очень просил. По договоренности с Захарычем они списали убийство Штайнера на решительные действия ходе самозащиты деда Ложкина.
На Настю можно было повесить ранение Васильева, но тому самому по Уголовному кодексу светила статья за сотрудничество с бандитской группировкой. А поскольку он косвенно был причастен к смерти Савелия Рыжова, на место пребывания которого он навел бандитов, то Дмитрий Игнатьевич предпочел о Насте вообще не вспоминать, чтобы не засветиться еще и по статье об убийстве. На официальном допросе у следователя он показал, что напился до такой степени, что выстрелил сам в себя, и заявил, что вообще — это его личное дело: жить или оканчивать жизнь самоубийством. Ну и так далее. Таким образом, поскольку все погибшие в этой истории были преступниками, за которыми давно гонялась милиция, разыскивать их убийц особо не имело смысла.
Майору Якименко не хотелось портить Насте дальнейшую жизнь еще и потому, что он осознавал, что эта несчастная девушка попросту как зернышко ржи попала между жерновами. В розыск Настю тоже, разумеется, не объявляли. Поскольку майор знал, что Прокофьева где-то скрывается, он неофициально посоветовал родителям никуда не обращаться за помощью в ее розыске, чтобы вновь не поднимать волну, в которой фигурировало бы ее имя.
«Уазик» Льва Штайнера, который Настя бросила в зарослях, недалеко от Таллиннского шоссе, также не был найден милицией. На следующий день после побега Прокофьевой и нелегального пересечения ею российско-эстонской границы его нашел местный житель, отправившийся на охоту пострелять водившихся в поле куропаток. «Уазик» он затащил к себе в сарай. Он там так и стоял, как имущество нового хозяина, который собирался разобрать его на запчасти или при удобной возможности кому-нибудь продать. Так исчезла и эта улика, наводящая на следы исчезнувшей журналистки, замешанной в бандитских междоусобицах.
Но ничего этого сама Настя Прокофьева пока не знала, продолжая скрываться от правосудия. Она убила несколько человек и опасалась жестокого наказания за, что бы там ни говорить, значительное преступление, и поэтому решила, что лучше всего ей вообще сменить имя и начать жить заново. Только вот пока еще на ее пути не попадались те люди, которые ей могли бы в этом помочь. Встреча с тулузским приятелем симпатичного дальнобойщика Василия вновь оказалась отложенной, а никого другого, подходящего на роль спасителя, в поле зрения не было. Все, что оставалось пока Прокофьевой — продолжать скитаться по Европе.
