– Жюльен! Ау! Ты еще здесь? – Александр щелкнул пальцами у меня перед носом, и я испуганно вздрогнул:
– Да, так что ты говорил?
Я уставился на него, не имея понятия, о чем он меня спрашивал.
Не успел я ничего сказать, как он снова взял слово:
– Помалкивай уж! Ты меня вообще не слушал. А теперь не пытайся меня убеждать, что с тобой все как всегда. У тебя что-то случилось, я это чую. Недаром же ты сидишь тут с видом лунатика! – Обратив на меня взгляд своих темных глаз, он присмотрелся и вдруг расхохотался. – Скажи-ка мне… Нет, этого не может быть. – Он недоверчиво покачал головой, и на секунду мне вдруг померещилось, что он обо всем догадался. – Никак ты… Слушай, уж не влюбился ли ты, часом?
– Что-о? – Я так и подскочил и взволнованно потушил сигарету. – Нет, разумеется, нет. Что за глупости?
– Хо-хо-хо! – замахал он на меня руками. – Ладно тебе, успокойся! Но скажи мне тогда, что же такое случилось? Давай уж выкладывай, – принялся он уговаривать меня вкрадчивым тоном. – Расскажи старому Джиму!
Я невольно рассмеялся и прикусил губу.
Он нетерпеливо заерзал в кресле, затем перегнулся в мою сторону:
– Ну ладно. Пускай у тебя секрет! Но тебе хотя бы хорошо с ним живется? По-моему, у тебя уже не такой несчастный вид, как раньше. Уже кое-что!
– Хотел бы я сам это знать, – сказал я и вспомнил надпись на майке рыженькой студентки. – Feeling better and worse at the same time, – пробормотал я себе под нос.
– Что ты там плетешь? Ты говоришь загадками, mon ami
[51]. Не угодно ли уточнить? Что значит – «я чувствую себя и лучше, и одновременно хуже»?
Я громко выдохнул и поудобнее уселся в кресле.
– Сегодня у меня был такой день, ты не поверишь! – заявил я со вздохом и в душе взмолился к Элен.
А затем выложил ему все начистоту.
Надо отдать должное Александру – он ни разу не прервал мой рассказ. Иногда он возмущенно фыркал, иногда задумчиво пригубливал вино, временами бросал на меня сочувственный взгляд. А когда я закончил, он сделал то, чего я опасался, – разнес меня в пух и прах.
– Ну знаешь, дорогой, – сказал он, как-то даже беспомощно покачав головой, – ты, похоже, и впрямь с ума спятил. Неужели ты сам не понимаешь, что несешь сущий бред?
Я тут же пожалел, что рассказал ему все.
– Я так и думал, что тебе этого не понять, – сказал я. – Однако есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам.
– Ну, да-да! Кончай-ка ты со всей этой эзотерической чепухой! – прервал он меня.
– Между прочим, эта эзотерическая чепуха – цитата из Шекспира, – бросил я ему свой козырной довод.
– Представь себе, мне это тоже давно известно. Очнись, Жюльен! Элен была чудесная женщина, и она навсегда останется тут, – постучал он себя по груди. – Вечная ей память! Но она умерла, Жюльен! Она не может вынимать письма из тайника или подкладывать туда каменные сердечки!
Я вскочил с кресла, решительно, как генерал, прошагал через раскрытую дверь в другую часть гостиной, где у стены стоял мой письменный стол, схватил каменное сердечко и хлопнул его на стол перед носом ошеломленного Александра.
– А если вдруг да?
– Господи, Жюльен! Опомнись! Это же полный абсурд! Как ты не понимаешь? Слышал бы ты, что ты тут говоришь! Знак от Элен! Что тут у нас? «Полтергейст-2»? Или «Призрак»? – Он взял сердечко в руку и, покачав головой, изучил со всех сторон. Затем снова положил его на журнальный столик и вздохнул. – Я действительно начинаю тревожиться за тебя, Жюльен. Если честно, то и эту затею с письмами я считаю почти запредельной – какие-то тайники в надгробном памятнике… Это же надо придумать! Но это еще ладно, раз ты ей обещал и тебе это помогает. Элен была умная женщина, она неспроста тебе так велела, какая-то задумка в этом была. Но все равно лучше бы ты направил свою энергию на людей из плоти и крови, а – прости, если я выражусь без прикрас, – не на мертвый труп, тлеющий в земле. – Он взглянул на меня с озабоченным выражением. – На мой взгляд, это какое-то безумие. Чего доброго, так можно превратиться и в какого-нибудь некрофила.
Я скрестил на груди руки и решил пропустить это оскорбление мимо ушей.
– Так откуда же взялось это сердце? – напомнил я ему настойчиво, чтобы поставить перед существующим фактом. – И кто забрал письма?
Александр пожал плечами.
– Вот и я тоже хотел бы знать! – сказал он. – Но уж никак не Элен. Сожалею, мой друг, но за это я готов правую руку дать на отсечение!
– По-моему, ты сильно рискуешь! – усмехнулся я.
– Поживем – увидим!
Некоторое время мы помолчали. Внизу, на улице, взревел мотор отъезжающей машины. Мои мысли вернулись к Элен и моему письму, которое я отвезу ей завтра. «Вот и увидим, – подумал я упрямо. – Вот и увидим!»
Но чего же я тогда ожидал, если всерьез подумать? Следующего ответа? Что со мной вдруг заговорит головка бронзового ангела? Я вздохнул; Александр взглянул в мою сторону:
– Брось ты носиться с этой чушью, Жюльен! А то окончательно себя доведешь. – Он взял бутылку и наполнил наши опустевшие бокалы. – Поверь мне, я первый кричал бы «ура», если бы нашелся способ оживить Элен. Но что поделаешь – это невозможно. – Он перегнулся через стол и отвел мою руку, которая уже тянулась за новой сигаретой. – И хватить тебе курить одну за другой, ты уже всю квартиру продымил, как ирландский паб. Хочешь погубить еще и ребенка? – Он встал и распахнул окно.
В комнату ворвалась струя свежего воздуха.
– А-ах! – воскликнул Александр. – Aspirez! Aspirez!
[52] – Подышав полной грудью, он сел рядом со мной на диван. – Подумай, Жюльен: ведь окажись ты даже прав, что твои письма взяла Элен и положила тебе вместо них каменное сердечко, что это тебе, в сущности, дает?
– Тогда я знал бы, что она еще где-то есть.
– Но ведь ты и так это знаешь, Жюльен! Если хочешь в это верить. Предположим, она, как ты выражаешься, где-то есть. А кто знает? Может быть, это действительно так и она в настоящий момент сидит здесь в пустом кресле и слушает нас или бродит по комнате, как мертвые в пьесе Сартра… как там она называлась?
– «Игра окончена», – подсказал я.
– Точно! Спасибо. Итак, допустим, ты прав во всем, что ты сказал, но что это дает тебе? Можешь ли ты посидеть с Элен на диване и поговорить? Можешь дотронуться до нее и обнять? Будет ли она ночью рядом с тобой в постели? Будете ли вы утром вместе завтракать, а ты за завтраком рассказывать ей, что написано в газете? Засмеется ли она оттого, что Артюр сказал что-то забавное? Встанет ли она у плиты, чтобы приготовить для тебя свои божественные clafoutis aux cerises? Нет, Жюльен, ничего такого не произойдет. – Он посмотрел на меня. – Неужели ты действительно думаешь, что в один прекрасный день она появится здесь в своем венке из маргариток и заключит тебя в объятия?
